Ловец Мечей - Кассандра Клэр
– Но если это незаконно, откуда у него целая рубаха из этой ткани? – возмутилась Лин.
Мариам слегка улыбнулась.
– Он же принц, – ответила она, и в этот момент Конор Аврелиан протянул руки к толпе и заговорил.
– Приветствую вас, мои подданные, народ Кастеллана, во имя Богов, – произнес он, и хотя Лин ненавидела его и знала, что ему нет никакого дела до народа, ей почудилось, что солнце стало светить немного ярче.
У него был приятный голос, глубокий и мягкий, как гранатовый шелк, в который принц был одет.
Люди подались вперед, к ступеням Дворца Собраний, стиснули Лин и Мариам со всех сторон. Они смотрели на наследника престола с восторгом и обожанием.
«Вот она, власть, – подумала Лин. – Народная любовь. Он держит их в руках, и они любят его за это». Ее удивлял этот парадокс, хотя она выросла в тени Маривента и Дома Аврелианов. Но в Солте не было ни короля, ни королевы. Власть делили между собой Майеш – который действовал в качестве посредника между ашкарами и внешним миром, защищал жителей Солта от тех, кто обитал снаружи, – и Давит Бенезар, махарам. Махарам, жрец и законодатель, правил общиной Солта, присутствовал при рождении и смерти, на свадьбах и на суде.
Ни тот ни другой пост не передавались по наследству; махарама назначал эксиларх[6] – человек, который в некотором смысле являлся особой королевской крови среди ашкаров. Эксиларх, путешествовавший по Золотым Дорогам от одного Солта к другому, был прямым потомком Иуды Макаби[7]. В древности Богиня избрала Макаби предводителем своего народа, и основной священный текст ашкаров назывался «Книга Макаби».
Власть Майеша была светской. Еще со времен Империи при дворе существовала традиция назначать советником ашкара, которого выбирал дворец.
Принц Конор говорил дальше, то повышая, то понижая голос, повторял знакомые слова о независимости, свободе, величии Кастеллана… Толпа бурлила, как морской прибой, готовый обрушиться на ступени Конвоката; некоторые смотрели на принца со слезами на глазах. «Для того чтобы изменить закон, ему стоит только шевельнуть пальцем, – думала Лин. – Он обладает властью решать, что разрешено и запрещено его гражданам. И где-то там, у него за спиной, в темноте, стоит мой дед. Если бы он был другим человеком, он мог бы ходатайствовать за меня перед принцем».
Сзади снова налегли, и Мариам негромко вскрикнула.
– Лин! Мне кажется, у меня что-то…
Лин резко обернулась. Мариам прижала руку к горлу, в ее широко раскрытых глазах был страх. На щеках выступили красные пятна, и из уголка рта потекла кровь, красная, как шелковая рубашка принца.
– Мариам, – прошептала Лин и бросилась вперед; она едва успела подхватить подругу, чтобы та не упала. – Держись за меня! – воскликнула она, поддерживая обмякшее тело Мариам. – Держись за меня, Мари…
Но тело Мариам вдруг стало странно тяжелым; она увлекла Лин за собой, и та в панике склонилась над ней. Люди с недовольным ворчанием отходили в сторону.
Лин сорвала с головы шарф, свернула его и подложила под голову Мариам. Подруга дышала с трудом, ее губы посинели. Лин не знала, что делать; у нее с собой не было ни сумки врача, ни лекарств, ни инструментов. Ее окружали мальбушим – некоторые глазели, но большинство не обращали внимания ни на нее, ни на Мари. Они не считали, что обязаны помогать ашкарам. Ашкары должны были помогать себе сами. Но Лин понятия не имела, как доставить беспомощную Мари в Солт…
Толпа расступилась. Лин услышала какие-то крики и скрип колес. Подняв голову и щурясь от света, она увидела карету цвета пламени. На двери был изображен золотой лев с раскрытой пастью – эмблема Кастеллана.
Карета из дворца.
Лин моргала, ничего не понимая. Почувствовала, как Мари сжала ее руку, шепотом спросила что-то, а потом седой кучер, одетый в мундир Эскадрона стрел, слез со своего места. Он наклонился и поднял Мари. Та слабо вскрикнула.
Лин вскочила на ноги.
– Осторожно, ей больно…
– Приказ Майеша Бенсимона, – отрывисто произнес кучер. – Приказано отвезти вас обеих в Солт. Или вы хотите идти пешком?
Майеш. Лин знала, что удивляться не следует, – кто еще мог прислать за ней дворцовую карету? Она ничего не сказала, и солдат отнес Мари в карету, положил ее на обитое бархатом сиденье.
Лин обернулась и посмотрела на Лестницу Скорби. Она почти ожидала увидеть за спиной принца, в тени колонн, фигуру Майеша, но там никого не было.
Конор Аврелиан простирал руки к народу. Когда Лин садилась в карету, ей почудилось, что он смотрит на нее, но нет, расстояние между ними было слишком велико. Это все ее воображение.
Кучер захлопнул дверь кареты, а Лин села на скамейку и положила голову Мари себе на колени. Глаза у больной были закрыты, в уголках рта запеклась кровь. Карета тронулась. Лин погладила подругу по волосам и только в этот момент поняла, что забыла на площади одну вещь.
Выглянув в окно, она увидела на мостовой окровавленный шарф; он слегка трепетал на ветру, словно перья мертвой птицы. Почему-то это показалось Лин дурным предзнаменованием. Она вздрогнула и отвернулась.
Сейчас многие спрашивают, было ли такое время, когда все могли творить магию, но ответ на этот вопрос однозначен: такого времени не было. Верно, что в прежние времена не существовало того, кто мог бы контролировать магию, никто не мог приказывать людям, как пользоваться ею. Но это не означает, что все рождались с равными способностями к ней.
Великий ученый Джибар сказал, что магию можно сравнить с музыкой. Некоторые люди начинают играть на музыкальном инструменте почти сразу, кому-то необходимо долго учиться. Только тот, кто обладает талантом, в конце концов становится чародеем.
«Рассказы о королях-чародеях», Лаокант Аурус Иовит III
Глава 3
Горожане заполняли улицы, толпились на проезжей части. Респектабельные дочери купцов танцевали на тротуарах, размахивая распущенными волосами. Из распахнутых дверей таверн вываливались гуляки. На балкончиках с коваными железными перилами играли музыканты, девушки бросали из окон пригоршни фениксов, мечей и корабликов, вырезанных из разноцветного картона. В гриве Асти застряла корона из желтой бумаги. Конор поймал алое сердечко и спрятал его в карман. Принц был закутан в простой черный плащ – такие плащи шили в Вальдеране. Капюшон закрывал лицо.
