Легенды Октады - Рустем Владимирович Кадырбаев
-Пора возвращать долги, мой дорогой, – опять как можно ласковей произнес он и дотронулся рукой до головы Берока. Тот застыл каменным изваянием, а затем от его тела стали отлетать мелкие синеватые искры, при этом все контуры как бы растворились в воздухе. Резкая боль в теле разорвала каждую клеточку его крепкого организма. Раздался хлопок, в небо потянулся синий дымок узенькой тонкой полоской. Незнакомец беззвучно захохотал, откинув голову назад, а затем усадил себе на плечо крупного черного ворона с блестящими пуговками-глазками и отсвечивающим в лунном свете вороненым клювом.
-Теперь ты – мои глаза, так послужи мне! – и он подкинул птицу высоко вверх. Ворон часто захлопал крыльями и, сделав широкий круг над селом, исчез в темноте…
***
Он позвал меня на рассвете, когда причудливые остроконечные пики горных отрогов ещё были наполовину скрыты сыростью и стелющимся по их склонам туманом, закрывающим их как шапкой, внизу скопился прогретый за день воздух, вызывая духоту. Небо только начинало вызревать, приобретая свой естественный цвет. Начинался восход, который нужно встречать хотя бы один раз в году, для того чтобы получить необходимый для полноценной жизни небесный запас энергии. Лучи, восходящего источника жизни, высветили на небосклоне три небольших облака, придав им золотистый оттенок, а проносящиеся в атмосфере в хаотичном порядке ветра, расставили их по углам равнобедренного небесного треугольника. Ёжась от утренней прохлады, я поднялся по вырубленной в скале лестнице и очутился в его келье. Несколько огарков толстенных коричневых стеариновых свечей медленно догорали в своих плошках, начиная чадить. Он, как и раньше, сидел ко мне спиной, за невысоким покатым столом, а скрип пера настоятельно утверждал, что он пишет.
-Заметил ли ты что-нибудь особенное за эти два дня? – откладывая перо в сторону, спросил он.
-Облака, – сразу же ответил я. Он удовлетворенно кивнул и поднялся из-за стола, на котором в беспорядке лежали старинные манускрипты и толстенная книга с летописью, её я узнал сразу. Он подошёл к окну, на подоконнике которого стоял чугунный прибор напоминавший астролябию, положил на него руку и нежно провёл по её выгнутой поверхности.
-Облака – это только сегодня утром, – продолжил я: – Вчера вечером отсвечивал зеленым цветом Дорийский камень и звезды в созвездии Волопаса изменили своё положение…
-Это знак, – понял я. Он сильно волновался, такого за ним практически никогда не наблюдалось – слегка подергивались края век его глаз. Пройдя по комнате, он погасил все свечи. В келье стало намного темней. Он поманил меня рукой, сам же взял со стола длинный свиток ангирийского манускрипта и вновь подошёл к окну.
-О сочетании этих примет здесь и сказано, – тяжелый вздох вырвался из его груди: – Я очень давно жду … и готовлюсь к этому. Читай же!
Я встал, повернувшись к окну, чтобы ещё неяркий утренний свет осветил строчки манускрипта. "Да и придёт зло на Землю обетованную в очередной раз, когда в небе звезды встанут в прямую линию, зеленой злобой расцветёт Дорийский камень, а утренние облака на безоблачном небе превратятся в угольник. Захочет зло победить и захватить мир земной ни посредством битвы открытой, а захватив разумом, используя слабости человеческие и страсти людские. Тогда и должны сойтись добро и зло в битве смертельной за род человеческий, ибо зло порождает зло, а добро порождает истину…"
Я оторвался от чтения и посмотрел на него. Он приблизился ко мне и посмотрел в глаза долгим проницательным взглядом, будто постигая все глубины моего сознания. "Не хочу превращаться !" – и с чудовищным сопротивлением я представил себе прочную в щербинках каменную стену. Тяжесть в голове постепенно стала отступать, созданный мной мысленный блок сыграл свою роль.
– Хорошо, – похвалил меня он: – Ты научился сопротивляться даже мне. Помнишь, я рассказывал тебе о жизни Октады? Мыслю я, что именно он станет камнем преткновения в очередном споре сил добра и зла. "Да, – мысленно ответил я: – Его разделили на две части, чтобы никто не смог воспользоваться его магической силой, так как он может воздействовать на человеческий разум и лишить любого силы воли, подчинив себе. Было ещё какое-то необходимое условие для того, чтобы он вновь мог обрести свои волшебные свойства. Ах, да! Получить его части нужно по добровольному согласию хранителей, иначе он может погубить нерадивого претендента. Но жезл был создан ведь не для этого?"
"Конечно же, нет, – он сел на свой стул, опять тяжело вздохнув: – Его создали основоположники нашего ордена, чтобы общаться с людьми на расстоянии, передавая свою мудрость и знания. Но, к большому сожалению, людям он не принес счастья, а кроме того, кое-кто возжелал использовать его совсем для других целей. Вот именно тогда советом ордена, после долгих споров, решено было его разделить на две части и оставить на хранение в разных королевствах, определив его хранителей среди людей, которые никогда бы не смогли им воспользоваться самостоятельно, это во-первых, а во-вторых, лишив тем самым возможности воспользоваться жезлом кого-то из самих магов, ибо соблазн обладания им был очень велик."
"А нельзя было его просто уничтожить? – спросил я опять, не открывая рта, мысленно адресуя вопрос ему. "Разве можно уничтожить Солнце?" – был мне ответ.
– Теперь о другом. Согласно предсказаниям дорийцев тернистый путь победы над злом должен пройти простой человек, житель одной из стран восьми королевств. Кто он никто не знает. Но на протяжении всех этих лет я готовил людей, молодых, одаренных, талантливых, пытаясь внести свою лепту в торжество добра над злом. Я пытался передать им частицу той мудрости, что завещали нам маги, ибо чувствовал, что им, возможно, придется столкнуться с силой доселе невиданной. Ты у меня – тринадцатый. И мне приходится только сожалеть, что у нас было так мало времени. Но дождался своего часа только ты.
"Боже мой! Все эти двести или триста лет он готовил одного за другим тринадцать человек, не зная, является ли один из них избранником в предстоящей борьбе со злом, обучая его великой мудрости и азам волшебства, ожидая знака свыше, живя в этом вечном ожидании и испытывая угрызения совести – а вдруг, это не тот". Я впервые посмотрел на него по-другому. Передо мной сидел дряхлый старик с пылающим взглядом и уставшим лицом, каждый день, терзающий себя одним и тем же вопросом: "Правильно ли я поступаю?"
– А теперь ответь мне, готов ли и ты выполнить свой долг?– с некоторым пафосом спросил он: – Ибо я свой долг
