Брюсова жила - Василий Павлович Щепетнёв
– Принимайте работу, народный контроль в действии! – Корнейка поставил пустой таз на газеты.
Санька, Равиль и Наташа подсели к тазам.
– Да… – только и сказал Санька.
А Равиль с Наташей ничего не сказали.
– А можно – я? Или они только у тебя работают, тазы?
– Отчего ж только у меня? У любого.
– И долго работать будут?
– Пока не переплавят.
– А они – только гречку разделяют?
– Любую сыпучую массу. Так что – пробуй.
Они попробовали – все. Спустя четверть часа вся крупа была измерена, рассортирована и переупакована.
Понятно, что они – потребители магии, как, включая телевизор, становились потребителями электроники. Пользователями, как бы сказал Пирог, читавший журнал про компьютеры и утверждавший, что умеет на них работать. Теоретически.
– Спасибо, – поблагодарила Наташа. – Одни мы и до ночи не управились бы.
– Вам спасибо, – ответил Корнейка. – Я уж и позабывать стал, как это делается. Практиковаться, практиковаться и ещё раз практиковаться. Если не тренировался день, это заметит лишь учитель. Два дня пропустил – заметишь сам. А три дня отлынивал – видно каждому.
– Дураку, – завершил фразу Санька, но завершил не вслух, а в уме. Славная привычка вырабатывается – не спешить языком молоть. Глядишь, глупостью меньше и сморозишь. Быть может, с этого и начинается ментальная оборона?
– Значит, мы получили полдня свободы. И ещё весь вечер в придачу. Что делать? – Равиль понимал, что не просто так зашли Корнейка с Санькой.
– Жуков собрать нужно, – несмело сказала Наташа. – На картошке. Раз уж время есть.
Вот они, радости деревенской жизни. Жуки в крупе, жуки в картошке. Ничего…
– А где ваша картошка растет? – спросил Корнейка.
– Да на том же поле, что и Санькина.
– Тогда это перст судьбы – идти в Чирки.
– В Чирки? Зачем?
– Ре-ко-гнос-ци-ров-ка, – по слогам, понизив голос, с преувеличенной таинственностью, сказал Корнейка. – Если, конечно, картошка отпустит.
Спустя пять минут (пять минут сорок две секунды, машинально отметил Санька) они вновь потревожили звонок, но уже выходя со двора.
Картофельное поле лежало не на прямой линии, соединяющей Норушку и Чирки, а заметно в стороне. Ее, прямой линии, вовсе не было, разве что в воображении. Овраги заставляли дорогу виться, что червяк на крючке. Да и дорога грунтовая, ещё чумаки, сказывают, по ней соль возили, и в ту пору была она получше.
Хватило самого беглого взгляда на картофельные ряды, чтобы понять – все изменилось. Жуков на кустах поубавилось едва ль не втрое, а, главное, они уже не ботву пожирали, даже не сорняки – не было сорняков! – а с воодушевлением ломили друг на друга грудью. Головогрудью? Или это у пауков головогрудь, а жуки и вовсе цельные, тело да лапки?
– Неужели вчерашние, заговоренные, так быстро размножились? – спросил Санька.
– Нет, заговоренных здесь с гулькин нос. Сработал эффект толпы. Ажитация симпатика, по волшебному. Вчерашние, обработанные жуки, наевшись пырея, стали агитаторами, горланами-главарями, проводящими в жизнь одну теорию: убей, или убьют тебя. И остальные берут с них пример, а некоторые ученики даже превзошли учителей. Раз велено вместо картошки есть осот и друг дружку, то, стало быть, так и следует поступать, и нечего рассуждать. Пожалуй, и не все жуки поддались ажитации симпатике, но тех, кто не поддался, быстренько съели те, кто поддался.
– Мне это что-то напоминает, – пробормотал Санька, но Корнейка развивать тему не стал. Думай сам. А то достань тебе идею, разжуй, в рот положи, за маму, за папу, за дедушку с бабушкой, да ещё и компот подай – запить. Младенцем навсегда и останешься – в умственном плане. В ментальном, как говорит Корнейка.
– Видно, и здесь без нас обойдутся, – Равиль сказал это без особого воодушевления. Пусть не думают, что он лентяй какой, без волшебства ни шагу.
– Да, в этом году колорадские жуки пожалеют, что покинули Колорадо.
– А в следующем? – с надеждой спросил Санька.
– Это, брат, мне и самому интересно, образумятся, нет. Возможно, что к следующему лету и придут в себя. Или взаимоистребятся, и прилетят новые. Но будущее лето, оно далеко…
И Санька тут же вспомнил виденное в клубе: покинутая, обреченная Норушка, опутанная красными лианами, ангары и огромные насекомые. Что колорадские жуки, они привычные, с ними сжились. А вот с теми…
И остальные, похоже, это вспомнили, притихли. Чары. Или просто Корнейка обычными словами разговор повернуть сумел так, что вспомнилось…
– Не будем мешать эксперименту, – Корнейка же был бодр и активен. – А сходим-ка лучше в Чирки. Посмотрим, что и как…
До Чирков от поля было километра три. Да от Норушки до поля столько же. Прежде после утренней-то прогулки, пожалуй, и тяжело было бы, а сейчас – никакой усталости. Стрельцам шесть верст – не дорога. Наташа с Равилем, правда, на Поле Стрельцов не были, но они нигде не были, следовательно, тоже бодрые.
– А волки по сто километров за день пробегают, а нужно – и двести, – вдруг ни с того, ни с сего сказал он. Слабоват ментальный щит, крепить да крепить.
– Даже и не думай, – ответил Корнейка. – Оборотнем в нашем возрасте стать – хуже наркотиков. Охотник тоже шестьдесят верст запросто отмахнет, читай Тургенева. Предпочитаю быть охотником. Разве что уж совсем край…
Оборотень? Санька об этом и не думал.
Или думал? Что там, в голове, какой путь мысль проходит? Не даром говорят – извилины, значит, и путь извилистый. Как эта дорога в Чирки.
Ноги не колеса, кое-где срезали, пересекли овраг – другой, пробрались через терновник, что густо насадили лет тридцать назад, борясь с этими самыми оврагами, и потому вышли к Чиркам на десять с половиной минут прежде обыкновенного, гладкого пути. Немного запыхались, немного поцарапались, невелика цена. Одышка прошла быстро, а царапина, что царапина, заживет безо всякой магии: сорвал лист подорожника, под колонкой помыл на всякий случай, приложил, и сверху бинтом-сеточкой закрепил. Наташа выполнила процедуру быстро и ловко, этим летом она мечтала стать доктором, прочитав книжку про американскую женщину-врача. Ничего, можно и доктором, в Америке-то. А у них в Норушке год назад участковую больничку закрыли, а русскую женщину-врача, Марию Ивановну – в шею. Министр больниц и кладбищ решил, что от участковых больниц и всяких Мариванн стране большой убыток, вот и распорядился. Санька помнил, как ругались родители на этого министра, мол, по образованию сантехник, рук от говна не отмыл, а лезет в операционную командовать.
Мариванна, конечно, не пропала совсем – муж-тракторист порой подработает, да и люди все болеют, обращаются, расплачиваясь кто яйцами, то целой курочкой, а кто и спасибом. Большим-пребольшим. Деньгами
