Небо в кармане 4 - Владимир Владиславович Малыгин
— Ну вы бы им не дали этого сделать, — сжал губы в тонкую линию Второв, скрыл их за усами. — Уж вы бы точно никуда от тех ворот не ушли.
— Ну и какая тогда разница, где мне нарушителя встречать? Внутри или снаружи? Внутри даже проще, он там хоть и настороже, но надеется на подкупленного охранника и своими делами занят. А вот на выходе удвоит осторожность.
— Хорошо, убедили, — возвращается в кресло Николай Александрович. Тянется к трубке, затем к табакерке. Задумчиво наработанными движениями набивает табак и приминает его большим пальцем с пожелтевшим ногтем. — Согласен. И впрямь, одни «бы» и никакой конкретики.
Аромат дорогого табака разносится из резной коробки по комнате. А потом он прикуривает, выдыхает клуб дыма и всё очарование резко пропадает. Едкая горечь доносится и до меня, язык становится мыльным, во рту гадко. Наступает обильное слюноотделение и поневоле хочется плеваться. А ещё сразу же нападает резкий кашель, в горле до тошноты першит и голова начинает просто раскалываться. Ну не терплю я табачного дыма, организм не выносит. Потому и унюхать его могу очень издалека. А ведь когда-то курил и много. А потом бросил, когда жена забеременела…
И вот что странно, это со мной произошло в той жизни, а отвращение к курению сохранилось и в этой. Получается, всё на мозге завязано, на эмоциях, инстинктах, а не на потребностях организма? На чувствах, воспоминаниях и на том, как мы к этому относимся? На восприятии?
Кашляю и машу рукой, отгоняю от себя дым. Встаю и выхожу в коридор. И уже оттуда говорю:
— Вы уж простите, Николай Александрович, но у меня на табак аллергия. Не выношу, когда при мне курят, кашель начинается, голова болит.
— Что ж вы раньше-то не сказали? — Второв лихорадочно выколачивает табак в пепельницу и старательно тушит его тем же пальцем. Он у него огнеупорный, что ли? Потом звенит колокольчиком и приказывает горничной открыть окно и проветрить кабинет. Ну и убрать прочь всю эту гадость, тут показывает на коробку с табаком, вместе с пепельницей.
Наблюдаю за всей этой суетой с долей удовольствия и одновременного неудобства. Вот, заставил хозяина чувствовать себя виноватым в его же собственном кабинете.
— И что вы решили? — закрывает окно Николай Александрович. Перед этим он смешно морщил нос — принюхивался. И всё в мою сторону поглядывал. Понимал, что на свой нос ему не стоит рассчитывать, лучше на меня в этом вопросе положиться. Поэтому терпеливо ждал, когда я коридор покину и в кабинет вернусь. Вот как я это сделал, так он окошко и прикрыл. На этот раз самостоятельно эту процедуру проделал, не стал никого вызванивать.
— В смысле? — за всей этой табачной эпопеей я несколько отвлёкся от предыдущей темы разговора. Поэтому пришлось спешно вспоминать заключительные фразы. — Так я же вам всё рассказал…
— Да я не про то, — отмахнулся зажатой в руке трубкой Николай Александрович. И забылся, по привычке сунул мундштук в рот, со свистом втянул в себя воздух. В полном недоумении вытащил трубку изо рта, поглядел на неё, потом на меня, вспомнил всё и крякнул, аккуратно положил на подставку. — Какое решение вы приняли после всего этого?
— Да пока никакое. Приехал для начала с вами посоветоваться. Всё-таки мы с вами компаньоны.
— Кстати, о компаньонах, — спохватился Второв. — Что вы думаете насчёт того, чтобы всё производство перевести сюда, в Москву?
— Зачем? — удивился предложению.
— Вы подумайте над моим предложением, хорошо? — ушёл от ответа Второв. И добавил. — А что вы этому Виктору Ивановичу ответили? Согласились на встречу с представителями компании Сименса и Гальске??
— Предварительное согласие дал. Но с обязательным вашим участием.
— А вот это очень хорошо, — довольно прищурился Николай Александрович. — Это вы правильно поступили, Николай Дмитриевич.
— Тоже так думаю. Ваш опыт в таком разговоре как раз пригодится, — улыбнулся в ответ. И тут же нахмурился. — Есть ещё одно «но». В жёлтой прессе появились порочащие моё имя статейки. Как раз Виктор Иванович и обратил моё внимание на одну такую. Дал прочитать.
— Что я и говорил, — вздохнул мой собеседник. И никакого удивления я на его лице при этом не заметил. — Сгущаются над вашей головой чёрные тучи. Всё-таки я вам настоятельно рекомендую подумать над переносом производства сюда, в Москву, Николай Дмитриевич, прислушайтесь к мудрому совету, не откладываете этот вопрос на потом.
— Но, почему? — удивился. — Какие ещё тучи?
И заподозрил, что мой собеседник от меня что-то скрывает, какую-то важную информацию. Предположил, что недоговаривает нечто серьёзное, да ещё та оговорка насчёт утерянного покровительства со стороны Его величества. Наверное, это и есть тучи? И не ошибся, услышав слова Второва.
— В жёлтой прессе подняли волну порочащих вас слухов. Поверьте моему опыту, статейки эти все наверняка заказные, просто так они не появляются. И были бы невозможны, если бы покровители ваши продолжали бы оказывать вам своё благоволение. Помните, я вам говорил о докладах моих помощников в столице? Так вот, сегодня мне сообщили новые сведения, против вас там разворачивается целенаправленная кампания, результатом которой будет лишение вас прав собственности в предприятиях и передача оных вашему отцу. Понимаете, что это значит? Кому под силу провернуть подобное?
— Подождите, как это лишить прав? Закон же на моей стороне? — удивился, а потом опомнился. Какое право? Где? Какой закон? Что-то я от реальности оторвался.
— Сообразили никак, Николай Дмитриевич? — направленный на меня взгляд собеседника вдруг на мгновение стал настолько пронзительно-ледяным, что в кабинете холодком потянуло.
Показалось, наверное.
— Сообразил, — постарался не дрогнуть голосом.
И что? Из-за каких-то статеек у меня хотят всё это отобрать? Стоп? Не из-за статеек. Статейки потом появились, если верить Второву. Благоволение, вот в чём дело. А чьё у меня благоволение? Его императорского величества. Значит, чем-то прогневал я императора, рассердил. Чем? Как по мне, так ничем. Ничего такого на ум не приходит. Как бы наоборот, всё хорошо должно быть, награды и звания тому свидетельством. Хм-м. А не лишат ли меня и их? Обидно, столько сил потратил, чтобы нынешнего положения достичь, но тоже ничего смертельного не вижу. Не пропаду.
Быстро просчитываю, чем мне всё это может в
