Юрий Никитин - Стоунхендж
Их залепило грязью, на ковре была грязь, ошалевшие лягушки, тина, сорванные болотные растения, пиявки. Томас не успел захлопнуть забрало, в лицо плеснуло такой гадостью, что невольно опустил руки.
Он ощутил, что его сбрасывает встречным ветром, нечто тяжелое обрушилось на спину, вмяло в залепленный грязью ковер. Дальше не ощущал что с ним и где он, пока ветер не утих, а вокруг не забулькала грязь.
Над ухом проревело:
— Никак в отшельники метишь?.. Размечтался!
Томас судорожно ухватился за стебли, вскинул подбородок. Жидкая и густая, как сметана, грязь колыхалась. Томас выпятил губу, не давая перехлестнуться через край. Поблизости торчали две грязные, дурно пахнущие кочки. Обе медленно начинали шевелиться. Возле ближайшей из воды поднялась рука, неспешно отерла грязь с листьями болотных трав. Появились блеснувшие, как два чистых изумруда, глаза, а знакомый голос со взбесившим Томаса благодушием сказал:
— Черт смолоду в болоте сидит и — ничего!
Вторая кочка, оказавшаяся головой женщины с таким странным именем, стала медленно отодвигаться. Олег наблюдал одобрительно.
— Чутье есть. Там дальше сухо. Верст через двадцать.
— Сэр калика, — простонал Томас, — а поближе не можешь сделать?
— Я ж не бог.
— А жаль, — простонал замучено рыцарь, его тянуло на дно так, будто на нем, кроме доспехов, была еще жена, ее мать и вся ее родня. — Ты хоть и богопротивный язычник...
Олег молча шел через темную воду. Ощущение было таким, будто продавливался через теплое масло, вода, если не считать мути, что они подняли, выглядела на удивление чистой. Он зачерпнул в горсти воду, подул. Томас смотрел подозрительно, а когда калика плеснул себе в лицо и засиял, как очищенное яичко, чертыхнулся, перекрестился благочестиво, хотел было идти дальше, но уловил краем глаза движения спасенной женщины. Она даже опустилась с головой, видны были частые движения рук под водой, а когда поднялась, Томас ахнул и остановился.
Разводы сажи и копоти исчезли, лицо женщины сияло молодостью и чистотой. Серые седые волосы обрели цвет спелой пшеницы. Томас поспешил сказать себе так, чтобы не сравнить с расплавленным золотом, которого простолюдины не знают. Теперь он видел, что ее морщины, как и серая кожа, были только разводами грязи и копоти.
— Ладно, — сказал он с недоверием, — эта колдовская вода не для христианских душ... Сэр калика, а что насчет ковра?
— А ты сможешь им пользоваться, ежели достанешь?
— Да нет, вернуть бы хозяину... Вещь ценная.
— Или продать по дороге, — сказал Олег ему в тон, — ибо идем в другую сторону... Ишь, как в тебе живет грабитель-крестоносец! Сможешь достать, ищи. Только и нести тебе.
Томас безропотно двинулся вслед за Олегом. По шлему легонько стукнуло. Он машинально поднял руку, ощутил слабый толчок. В стороне плеснуло, храбрая жаба поплыла хвастаться своим подвигом.
Олег украдкой наблюдал за рыцарем. Крепкий и отважный, он обладал, оказывается, и редкостной силой духа. Другой бы уже расплакался, проклинал бы всех и вся, от чаши бы отказался — и без того труден обратный путь крестоносца на родину, а этот прет еще и кучу железа, как еще коня не умудрился затащить на ковер! Правда, конь уже запалился в скачке, такой для боя непригоден, только на работах в селе... И совершенно чужую бабу спас, рискуя и жизнью, и чашей, и Крижаной. Неужто в мир наконец-то проходят другие ценности, которые он так долго готовил?
— А где мы оставим женщину? — спросил Томас.
Калика равнодушно пожал плечами.
— Лучше всего здесь.
— В болоте?
— А что? И в болоте люди живут.
Томас огляделся.
— Люди? Не вижу людей. Нет, сэр калика, в болоте как-то нехорошо. Утопнет, так это будет на моей христианской совести. Тебе что, ты язычник. Ты можешь сказать даже, что жертвуешь болотным богам...
— Это мысль, — оживился калика. — Боги сразу помогли бы выбраться. Как ты находишь?
Томас оглянулся на женщину. Она шла за ними шаг в шаг, тонкое платье облепило сильную развитую фигуру. Глаза ее были грозово-лиловыми. Томас заколебался.
— Сэр калика... Я понимаю, в трудных условиях надо идти на компромиссы... Но ты уверен, что болотные боги такую возьмут?
— Сэр Томас, да они все такие же, как она, — грязные и страшные. А она достаточно молода, здорова. И все зубы целы. Как ты думаешь?
— Не знаю, не проверял. Меня она только исцарапала.
— Я бы все-таки отдал. И нам хорошо без обузы, и боги довольны...
— Демоны, — поправил Томас строго. — Бог есть один, остальные — демоны. Ежели демоны ее возьмут, а нас мигом доставят на берег... да не в топь какую, а на сухое, да чтоб еще там и пара коней ждала...
— Со всадниками, чьи копья упрутся нам в глотки, пока будем вылезать на берег? Нет, лучше уж просто на берег.
Женщина, которая шла дотоле молча, внезапно подала голос:
— Ежели доставите меня к моему жениху, он заплатит вам золотом.
Томас оглянулся.
— Золотом? А твой жених хоть знает, что это?
Ее глаза были строгими.
— Он знает. И давно меня ждет.
— Кто он? — спросил Томас. — И где это?
— Он живет в северных землях. Тебе все равно их не обойти, если идешь в Британию. Придется идти через его земли. А владения его таковы, что за три дня не объедешь!
— Понимаю, — сказал Томас сочувствующе. — Мне тоже однажды пытались всучить такую же клячу.
Он внимательно посмотрел в лицо калики. Тот удивленно качал головой, рассматривал Ярославу с новым интересом.
— Сер калика... Кто ее жених?
— Знатный человек.
— Боярин? Князь?
— Нет, — медленно ответил калика. — Но через его руки золота прошло больше, чем было у киевского князя.
— Он ростовщик? Купец?
— И купец тоже.
Томас смотрел ошарашено, потом кивнул, понимая. Странствующие рыцари тоже приторговывали, когда натыкались на богатства, равные королевским. Надо было одолеть лишь великана или дракона, а то и разогнать лютых разбойников, наводящих ужас даже на королей. Бывали сокровища у магов, колдунов, рассказывали даже о Гамейне, одолевшем чудовищного паука, у того зачем-то в норе были сундуки с золотыми монетами Александра Македонского.
Калика сказал сокрушенно:
— Вот так всю жизнь. Только придешь к какому-то ясному и справедливому решению, как судьба предлагает мучительный выбор. Решай ты, сэр Томас!
Рыцарь задумался. Он возвращался из Святой Земли беднее, чем ушел туда. Это он знает, что война была за Гроб Господень, но соседи будут насмехаться над его бедностью. Если вернулся без богатой добычи, то с их замков он выглядит побежденным. Честно говоря, его самого нередко посещала эта мысль. Ведь чем громче заявляешь, что тебя не интересует мнение соседей, тем больше от него зависишь, тем больше прислушиваешься. И если бы вернуться с тугим кошелем, а лучше с двумя, то и спина будет прямее, и взгляд тверже. А злые языки недругов втянет в задницы, где им и надлежит пребывать.
