Алекс Макдуф - Корона мира
Возвратившихся горячо приветствовали, ибо ожидание длилось уже весьма долго. Гандер и Сотти пока не вернулись, что вызывало тревогу.
— А что мы будем делать с пленным, позвольте узнать? — поинтересовался Арриго. — Кто-нибудь из нас, кроме Конана, знает пиктский?
Бриан почесал в затылке, только сейчас сообразив, что об этом стоило подумать, прежде чем бросаться сзади на первого попавшегося пикта.
— Ничего, — отмахнулся горец. — Если он не совсем тупой, мы ему быстро растолкуем, чего хотим. Вот и Евсевий у нас умный, он придумает.
В ответ Евсевий поморщился, но промолчал: он терпеть не мог, когда его называли умным человеком, ибо сам себя таковым не считал.
— Попробую объясниться с ним на языке рисунков, — с сомнением в голосе предположил Евсевий, — Если он захочет разговаривать.
— Захочет, — веско заявил мрачный Алфонсо, и по одному его виду было понятно: он знает, что говорит.
— Привяжите его к дереву и выньте кляп, — вздохнул Евсевий. — Времени у нас мало.
Пока все это выполняли, пикт слушался беспрекословно. Едва Алфонсо извлек изо рта пленника моток тряпок, засунутый в горячке схватки решительной десницей того же Евсевия, пикт ошарашил всех долгой, сбивчивой и проникновенной речью на непонятном языке.
— Евсевий, ты что-нибудь понял? — вопросил, опомнившись, Майлдаф, когда пикт наконец-то умолк и теперь стоял и таращил на своих похитителей испуганно-угодливые карие глаза. Сам он был молод — не старше семнадцати лет, значительно ниже Майлдафа, но для пикта весьма рослый. Питался юноша, очевидно, неважно, ибо был худ, но крепкие мускулы рук и ног и широкая грудь свидетельствовали, что ему приходится выполнять постоянную физическую работу, причем не слишком легкую. Лицо у него было продолговатое, смуглое, виски выпуклые, длинные прямые черные волосы зачесаны назад и собраны в длинный хвост. Рот был маленький, губы тонкие, скулы узкие, щеки худые, нос большой, тонкий и горбящийся, а глаза сощуренные, хитрые. Краски ни на лице, ни на теле, прикрытом только чем-то вроде короткой юбки, не было, только на левой груди пребывала татуировка, изображавшая большого лесного паука.
— Хвала Митре! — просиял ученый.
— Ты что-то услышал в этой тарабарщине? — удивился Арриго.
— Конечно! — обрадованно изрек Евсевий. — Это шемитский, один из приморских диалектов. Очень исковерканный, надо сказать.
— Подожди, посмотрим еще, поймет ли он тебя. Наверно, он знает только, как говорить на шемитском неправильно, а как правильно — не знает, — скептически предположил Донато.
— Ты тоже не слишком правильно говоришь по-аргосски, но с месьором Сотти вы прекрасно друг друга понимаете, — парировал аквилонец и смерил Донато уничтожающим взглядом, после чего обратился к пикту с длинной речью.
— Зачем говорить так много? Ведь он же забудет, о чем спрашивалось вначале! — недоуменно заметил Бруно.
Но пикт, как ни странно, что-то ответил, а Евсевий кивал головой, подтверждая, что понимает его.
— Он говорит, что его зовут Одри, что значит «рыба». Но это не настоящее его имя, а прозвище. А имя свое он нам открыть не может, так как очень боится, что его услышат злые духи. Шемитскому же он научился понемногу, когда купцы оттуда приезжали на меновой торг. Они три раза в год приезжают сюда.
— Что же он тогда делает здесь? Украл, наверно, что-то, вот и наказали? — спросил Серхио.
Евсевий перевел, пикт залопотал что-то в ответ.
— Нет, его не наказали, — усмехнулся аквилонец. — Сейчас у него возраст посвящения в воины, и он проходит свое испытание. Здесь пролегает граница их клана и земли каких-то дионтов. Наверно, другой клан. Это очень опасный рубеж, и охранять его нелегко.
— Почему же он нам все это рассказывает? Если он готовится в воины, то он должен молчать, а не выбалтывать секреты! — сообразил принц Конти. — Мы ведь даже не начинали пытать его!
Евсевий опять перевел, тщательно подбирая выражения. Юноша понял, но отвечал без тени смущения…
— Это не считается у пиктов трусостью. Они полагаю, что воин должен биться мечом, копьем и палицей, а не языком. К тому же никакой страшной тайны он не выдал. А по ручью, он говорит, нам все равно придется идти, потому что лодка не может пройти по суше, так что ни их кордона, ни заставы дионтов нам не миновать.
— Забавно! — осклабился Донато. — А если мы пригрозим ему смертью, он покажет нам обходной путь? А может, и грозить не стоит? Может, и это не считается у них трусостью?
— Нет, — покачал головой Евсевий, когда обменялся речами с привязанным к дереву пиктом. — Не покажет, потому что обходного пути нет. К северу лежат земли некоего горного клана, с которым у них всегда война. Горцы держат на замке все пути на плоскогорье, и потому дорогу туда он не знает. К югу местность совершенно непроходима из-за топей. Нам можно пройти только по ручью и одной заброшенной тропке сразу за лощиной, но ее тоже стерегут дионты.
— Хочу сказать от себя, что дионты — это, по всей видимости, не пикты, — добавил Евсевий. — Своих он называет «Дети Серого Отца», а дионтов так и зовет — дионтами.
— Так спроси у него, кто это такие, — посоветовал Майлдаф.
— Непременно, — кивнул Евсевий.
Только он начал переводить, как папоротники на правом берегу раздвинулись и оттуда выскочили один за другим Полагмар и Сотти. Оба были запыхавшиеся и крайне возбужденные.
— Скорее! — быстро заговорил гандер. — Есть надежда прорваться! Они там сражаются с кем-то. Пока возятся, можно проскочить. А это еще кто? — осекся он, только теперь заметив привязанного к дереву Одри.
— Это мы с Евсевием поймали, — небрежно бросил Майлдаф. — Его зовут Одри. Он нам сказал, что здесь тоже есть горцы.
— Замечательно, — кивнул Сотти. — Это его, наверно, пикты звали. Орали как оглашенные. У них, по-моему, маловато людей. Им будет не до нас.
Одри, видимо, сообразил, что дело неладно, и затараторил что-то, обращаясь к Евсевию. Тот любезно ответил.
Одри сделал большие глаза, задергался и опять обратился к Евсевию, умоляя о чем-то.
— Он просит, чтобы мы отпустили его воевать с дионтами, — поведал Евсевий.
— Пусть обещает, что ничего о нас не скажет и не будет в нас стрелять, тогда отпустим, — посоветовал Сотти, нимало, казалось, не смущенный тем, что пикт и Евсевий запросто беседуют.
— Доверять дикарю?! — возмутился Арриго. — Он продаст нас со всеми потрохами! Я был в пуще и знаю их нравы!
— Вы были на границе, военачальник, — заметил Сотти. — А продавать нас ему будет некогда.
— А если мы его не отпустим, то, боюсь, и некому. Драка идет нешуточная. И зачем он нам, живой или мертвый? И потом, пикты, конечно, врут, как и все люди, но они дети перед шемитами, на языке коих он объясняется. Знаете, какую Шем получает прибыль от этих походов?
