Юрий Никитин - Стоунхендж
На том конце двора двери замка распахнулись. По ступенькам сбежал
высокий человек с такой же седеющей головой, как у Эдвина, широкий в плечах, все еще быстрый. За сэром Торвальдом едва поспевали телохранители.
Он еще издали раскинул руки. Томас, как на крыльях, пересек двор, упал в объятия отца, как всегда падал, счастливый и визжащий, знающий, что попадает в защищенное ото всех бед и детских несчастий место, где тепло и уютно... И сейчас счастливо обнимался, целовал седую голову отца, не сразу понял потрясенно, что не он прячется в объятиях отца, а сам обнимает его, постаревшего и сгорбившегося, и что уже отец, его всегда несокрушимый и уверенный в собственной мощи отец, ищет в его объятиях защиты.
Глаза защипало, Томас ощутил, как задрожали губы. Он с новой силой обнял отца, поцеловал, прижал к груди и так застыл, не в силах отпустить, расцепить руки. Щеки обожгло, он не думал, что слезы могут быть такими жгучими и горькими.
— Отец...
— Сынок...
В груди была сладкая боль пополам с щемящей тоской и привкусом страха. Он врывался в горящие города, прыгал с высоких башен, убивал драконов и спасал принцесс, но за спиной все-таки оставался огромный надежный отец-великан, оставались теплые руки, что сразу превращались в уютное гнездышко, убежище. Отец был реальным миром, куда он возвращался из того, где водил победоносные армии и скакал на красивом коне.
Теперь же он стоит на этой земле. И некуда укрыться. Теперь он на полголовы выше своего отца, выше дяди Эдвина, это они ищут в нем надежды, утешения. Может быть, даже спасения.
Он стиснул челюсти, все еще прижимая к груди исхудавшее тело отца. Слезы прожигали щеки, Томас часто моргал, стараясь, чтобы мокрые дорожки быстрее высохли. Поверх головы, где за его отсутствие прибавилось много седых прядей, увидел обеспокоенное лицо Яры.
Она украдкой подала ему знак. Держись, сказали ему ее глаза. Ты можешь все. Ты настоящий.
Судорожно вздохнув, словно после долгого плача, он заставил себя отстраниться. Мгновенно пришло чувство одиночества, абсолютной потери.
Ты не одинок, возразили ему лиловые глаза. Когда-то надо покидать родительские объятия. Родители не вечны... Они были бы счастливы держать нас в объятиях, защищая от жестокого мира, но их руки постепенно слабеют.
Да, так же глазами ответил он. Зато сильнее стали мои. Теперь это мой долг их охранять, защищать от жестокого мира, дать возможность чаще бывать в том мире, где мы все находим счастье и утешение...
— Как мама? — спросил он хриплым голосом, в котором все еще стояли слезы.
— Ждет. Она... нездорова.
— Что с ней? — встревожился Томас. Сердце в страхе сжалось, как заяц под кустом при виде коршуна.
— Слабеет. Она жила надеждой на твое возвращение... Но о твоем приближении не было слухов. А потом пришел еще вчерашний день...
Сэр Торвальд покачал головой. Томас спросил быстро:
— Они... повенчались?
— Нет. Крижана заявила, что ее поведут к алтарю только в цепях. Сейчас там решают, что делать... Ну, родители, что выкручивают ей руки, братья, жених....
Томас, чувствуя себя непривычно огромным, обнял отца и дядю за плечи, пошел с ними через двор к раскрытым дверям замка. Оттуда уже выбегали с ликующими воплями дети, дворовые люди, челядь, повара, истопники.
Уже на крыльце сэр Торвальд спохватился:
— Дорогой сын, ты в чужих странах набрался и странных обычаев...
— Я?
— Ты не представил своих спутников, — напомнил отец. Его синие глаза с трудом оторвались от лица сына, такого мужественного и красивого, обратились к калике и Яре.
Томас виновато хлопнул себя по лбу.
— Прости!.. Мы настолько неразлучны, что когда ты обнимал меня, мне казалось, что обнимал их тоже. Это сэр калика, его зовут Олег Вещий. Он великий отшельник, знаток старины, дядя с ним, как я вижу, уже снюхался.
Сэр Торвальд чуть наклонил голову.
— Будь гостем в нашем доме, сэр Олег. Здесь все к твоим услугам. И библиотека, которую натащил мой ученый брат... А кто эта юная леди?
— Боевой друг, — ответил Томас быстро. — Ее зовут Яра. Мы не однажды дрались спина к спине... А где сейчас МакИтра?
— Уехал к западному берегу. — Сэр Торвальд оглядел Яру, сказал неожиданно: — Она понравится твоей матери.
Широким жестом пригласил их в дом, где уже возбужденно метались слуги, с нижнего этажа донесся запах от разжигаемых очагов, там на кухне уже ставят котлы на печи, огромные кастрюли.
За обедом сэр Торвальд вспомнил:
— Да, я послал гонца к доблестному барону Стоуну. Там будут счастливы узнать о твоем приезде. Ну, конечно, не все. Сам барон понимает, что твое положение шаткое, а сыновья его тебя ненавидят и боятся... Зато это даст жизнь Крижане.
Томас торопливо кивнул.
— Да-да, конечно. А как насчет...
— А кто такая Крижана? — поинтересовалась Яра.
— Да это все наши друзья, — ответил Томас еще торопливее. — Так ты говоришь, МакИтра уехал на запад?
Торвальд посмотрел удивленно, перевел взгляд на Яру. В глазах старого воина мелькнула странная искорка.
— Нам нужны союзники, — проговорил он медленно, — но где их взять? Все либо куплены королем подарками да раздачей чужих земель, либо страшатся потерять и то, чем еще владеют. МакИтра ищет хотя бы одного-двух, кто мог бы помочь людьми, оружием.
— Одного-двух? А сколько против?
— Увидишь, — пообещал сэр Торвальд. — Завтра в долине Тарана начинается ежегодный турнир. Съедутся сильнейшие рыцари со всей Британии. Король увенчает венком сильнейшего, герольды занесут его имя в списки победителей. Возможно, если ты сумеешь себя показать на турнире...
— Я покажу, — пообещал Томас грозно.
— ...то мнение владетельных сеньоров изменится. А король, как бы он ни относился к тебе сам, вынужден считаться с мнением знатных людей.
Калика шумно почесал грудь, хмыкнул:
— Конечно, изменится! Особенно после того, как он этих владетельных посбрасывает с коней в грязь. Они прямо возлюбят его.
Сэр Торвальд с сомнением похрустел пальцами.
— Боюсь, что наше христианское возлюбление не заходит так далеко. Неужто и турнир не поможет?
Яра увидела, что дядя Эдвин смотрит на брата с любовью и нежностью, как на большого ребенка. Сэр Эдвин раньше оставил меч, раньше начал искать иную правду, помимо правды меча, и уже мог посмотреть на брата со стороны.
— Все равно я еду на турнир, — сказал Томас упрямо.
— Придумал что-нибудь?
— Нет.
— Но тогда...
— Под лежачий камень, как говорит калика, вода не течет. Я выеду на турнир, а там решим. Мне с добрым копьем в руке всегда думается лучше! А когда еще и длинный меч в руке, то какие только умные мысли не приходят!
