Юрий Никитин - Стоунхендж

Мангольд страшно вскричал, язык был незнаком, бросил коня вперед. Томас с блистающим мечом встретил яростный натиск.

На холме затаили дыхание, когда мечи, черный и светлый, столкнулись в воздухе. Звон раздался больше похожий на крик, а искры разлетались как сверкающие, так и черные. Мангольд рубил, орал что-то, а Томас отражал удары, к нему возвращалась уверенность, он сам начал выбирать момент для разящего удара.

Мангольд, напротив, оглядывался все чаще на свой шатер, даже попробовал, умело орудуя поводьями, попятиться к нему и своим людям.

Томас захохотал:

— Отступай, отступай!.. Через сотню миль будет обрыв, искупаешься в море...

Мангольд проревел страшным голосом:

— Я только хочу не тащить далеко твои доспехи!

Из шатра выскочил слуга, лицо белое. Развел руками, ухватился за голову. Мангольд попятился сильнее.

— В чем дело, сэр Мангольд? — осведомился Томас. — Если живот схватило, то я могу подождать...

Оба услышали крик с пригорка, где остались сэр Эдвин с людьми. Калика успокаивающе махал руками.

— Все хорошо!.. — донесся до Томаса его крик. — Там какой-то колдун пытался... не знаю, что... но сейчас грызет стрелу, что застряла в его кишках!

Даже сквозь прорезь в шлеме Томас увидел, как побелело лицо Мангольда. В его огромной фигуре ясно проступил страх, и он начал поворачивать коня.

— Еще один колдун? — вскричал Томас звонким страшным голосом. — Так вот как достаются тебе победы, презренный!.. И такое ничтожество добивалось руки Крижаны?

Он вскинул меч обеими руками и с такой силой обрушил на врага, что в плечах хрустнули суставы. Мангольд пытался уйти из-под удара, но одна рука дергала поводья, а другой не успел вскинуть меч, закрыться от удара.

Блистающее широкое лезвие коснулось середины шлема черного рыцаря. Раздался скрежет, лязг, грохот. Меч развалил Мангольда, как трухлявый пень, обернутый жестью. Лезвие обагренного меча остановилось уже на дорогом седле боевого жеребца. Разрубленные половинки рухнули по обе стороны дрожащего животного.

Слуги, что бросились было к ним, остановились. Глаза были круглые, как у сов. Томас дышал тяжело, у самого глаза вылезали на лоб, горячая кровь шумела так, что едва услышал предостерегающий крик Олега:

— Яра!

От шатра метнулся черный, рассыпающий багровые искры шар с конскую голову. Калика, почти не целясь, выпустил три стрелы. Яра нырнула под коня, шар пронесся над седлом, вынырнула с другой стороны, а стрелы пронзили тонкую ткань шатра и пропали.

Раздался страшный крик. Шатер заколыхался, шест с треском переломился. Ткань медленно опустилась, под ней забарахтались какие-то странные фигуры, потом все затихло.

Калика снял тетиву, смотал в клубок и спрятал за голенище сапога.

— На сегодня хватит...

Эдвин смотрел на человека в звериной шкуре ошеломленно. Люди Огрина, из тех, что остались, не спускали с калики вытаращенных глаз.

Томас махнул слугам Мангольда.

— Ваш хозяин, знаете это или нет, продал душу дьяволу. За это тот помогал ему одолевать рыцарей, что дрались честно. Но в рукояти моего меча вбит гвоздь из креста, на котором распяли Христа!.. Да-да, сэр калика, а может, я вытащил из старого меча и забил в этот?

Старший слуга попятился.

— Я не хочу к нему прикасаться! Он... он был с силами ада?

Томас заверил:

— Эту душу уже уволок дьявол. А плоть всего лишь мясо для червей... Доспехи пригодятся кузнецу. На подковы или на гвозди.

Он вытер меч о попону коня Мангольда. Жеребец косился налитым кровью глазом, хищно раздувал ноздри. Возможно, это был не конь, а демон, который обязан служить продавшему дьяволу душу, так пусть им займется калика: он с демонами на короткой ноге.

Томас благоговейно поцеловал рукоять, на которой помещались обе его широкие ладони, бережно засунул в ножны. Сэр Эдвин повелительно сказал слугам Мангольда:

— Возвращайтесь в замок. Сегодня к вам приедут от нас люди. Захваченные земли снова вернутся законным хозяевам.

Один спросил тупо:

— Это значит... Мальтонам?

— А тебе советую, — сказал Эдвин строго, — поскорее убираться в те места, откуда прибыл. Иначе с тобой будет то же, что и с твоим хозяином.

Слуги смотрели на разрубленное, как туша барана, тело все еще неверяще. Уже не огромный рыцарь, а груда железа с мясом внутри лежала в луже крови. Оруженосец наконец отыскал убежавший на другой конец островов голос:

— Но эти земли нам дал король...

Эдвин сказал строго:

— По настоянию Мангольда и его родни. Но сейчас король может пересмотреть свое решение. Вернулся сэр Томас!

Он кивнул в спину удаляющегося Томаса. Калика и Яра пустили коней следом. Спина рыцаря стала еще прямее, а плечи раздвинулись. Победа над непобедимым Мангольдом больше, чем победа над другим рыцарем, подумал калика, внимательно глядя в спину молодого рыцаря. Для Томаса это намного больше.

Сэр Эдвин ехал темный, как туча. С возвращением Томаса нарушилось хрупкое равновесие британского мира. Мангольд убит, что просто невероятно, но Мангольд был верным королю. Тот и поднялся на престол только благодаря тому, что в крестовый поход ушли почти все противники!

Ответный удар нанесет не только родня Мангольда. Король не захочет отдавать земли Мальтонам. И не станет. Хуже того — не сможет.

Глава 8

Дорога шла мимо монастыря. Томас, увлеченный разговором с Ярой и Олегом, не заметил, как подъехали к воротам. Огрин сказал настойчиво, что надо бы отслужить мессу о благополучном возвращении из Святой Земли. Томас нехотя согласился, и вчетвером они вошли в большой зал, оставив коней с воинами.

Шла служба. Томас сразу заметил, с какой яростью калика смотрит на пышное богослужение. Спросил сочувствующе:

— Очень не нравится?

Волхв буркнул:

— А неужто нравится тебе?

Томас оскорбился, наежился.

— Это мой бог!

— А ты послушай, что они поют.

Отсюда было слышно плохо, но хор пел великолепно. Чистые жалобные голоса вознеслись под сводами, и толпа подхватывала припев:

— Господи помилуй!.. Господи, помилуй!

Томас ощутил что-то не то, но слова были привычные, не задевали сознание. Ощутил затем раздражение. Калика слишком вслушивается во все, всматривается. Конечно, если вслушаться, то слова гадкие. Недостойные благородного рыцаря. Для простолюдинов еще кое-как, да и то не для всех. Свободным йоменам тоже просить милости у кого-либо недостойно. Даже у Бога. Богу тоже не нужны неумехи... Впрочем, в святом писании что-то сказано по этому поводу. Мол, как раз такие и угодны. Неисповедимы пути Господни!

— Не знаю, — сказал он раздраженно. — Я никогда не просил милости. Ни у людей, ни у... тех, кто выше.