Истории-семена - Ольга Васильевна Ярмакова
– М-да, – задумался Сэндэлиус.
– Эй, а у тебя голос скачет по головам, – удивился Парис, позабыв о том, что якобы мёрзнет.
– А ты наблюдателен, – угрюмо отозвался хриплый голос из чёрной пасти. – Я же единое существо, а не Лернейская гидра. У той каждая голова сама по себе… была.
Вновь память выкинула на поверхность злополучного Геракла. Подумать только, сколько чудесных созданий тот загубил в угоду своему подлому братцу. А всё ради чего? Тщеславие и только.
– Он мог бы занять тело того, кто только умер, – нарушил неприятные воспоминания Сэндэлиуса мальчик.
– Господин не пойдёт на это. Против правил то, что ты предлагаешь.
– Да ладно тебе, – не сдавался Парис, – сколько подобных случаев было. Вон в соседней деревне в том году очнулся один крестьянин, а заговорил голосом другого, умершего за полгода до него. Значит, возможно!
– Это ошибка какая-то. Точно говорю тебе, господин не разрешит.
– А ты замолви словечко, ты же его прислужник, тебе он доверяет.
Мальчишка смотрел в алые глаза цербера смиренно, но не жалостливо. Его маслинные очи влажно блестели в слабых отсветах подземелья, напомнив Сэндэлиусу маслянистую поверхность Стикс, чернейшей из рек царства.
– Я никогда не просил у господина за кого бы там ни было.
– А ты попробуй. Чего тебе стоит? Ты же его любимец, не так ли?
Изумление вспыхнуло рубиновым огнём в волчих глазах обоих голов. Цербера никто прежде не просил о подобном одолжении, да и самому ему в голову не приходило свершить подобное, потому что не для кого было и не зачем. Но возможно мальчишка прав и стоит попробовать. В конечном итоге, не изгонит же господин своего верного стражника из преисподней, ведь тогда придётся искать нового цербера, обучать, наставлять того, а это займёт не одну сотню лет. Да, рискнуть стоило, тем более что у Сэндэлиуса определённо возник должок перед этим, щуплого вида смертным.
– Пожалуй, я бы и мог пропустить тебя, неразумный отрок, – наконец тяжко прорычал страж подземного мира, – и даже осмелился бы замолвить за твою жалкую душу слово перед господином. Но вот незадача: не смею я покидать пост свой. Чтобы сойти, мне нужна замена, временный стражник, что не пропустит всякого чужака, но отступит в сторону пред свежей душою. Такового нет, а потому выходит, не могу я оказать тебе услугу.
– Я могу постеречь вход, – смело вызвался Парис. – Я умею рычать не хуже тебя. Вот, послушай.
Мальчуган сложил ладони рупором у рта и что есть мочи зарычал. Вышло, конечно, жалко, но Сэндэлиус вздрогнул.
– Вот, видал, как я умею? То-то! – Парис гордо вскинул мокрую голову, вода нескончаемым потоком продолжала сочиться с макушки вниз на одежду.
– Ну что ж, убедил, – после минутного раздумья решился Сэндэлиус. – Постой за меня день и ночь, а на рассвете второго дня я вернусь.
Цербер с удовольствием потянулся, в мёртвой тишине раздался достаточно громкий хруст суставов, и направился к выходу из пещеры.
– Эй! – окликнул его мальчик, – царство ведь в другой стороне.
– Я в курсе, – спокойно откликнулась белая голова, – у меня наверху есть одно дело, которое я уж два столетия не могу решить. Кстати, это и в твоих интересах, юнец. Я вернусь к сроку, а ты сторожи вход как следует. И знаешь, от греха подальше, никого не впускай, пусть в очереди потомятся, им это не повредит, ведь впереди у них вечность. А как вернусь, молнией сгоняю к господину и замолвлю за тебя слово. Думаю, он согласится в кои-то века.
На том и решено.
Согласится, куда ж он денется. Ведь отчасти по вине господина цербер, его верный пёс, лишился серой головы, что принимала только жестокие решения, в противовес белой – милосердной. Это она-то, отделённая, и рыскала в окрестностях деревни Париса серым неразумным волком и вершила зло, ведь остановить её было некому.
Сэндэлиус надеялся вернуть себе третью часть себя: два столетия прошли одиноко без серой головы, цербер тосковал по ней. А всё из-за треклятого Геракла. Это он оторвал волчью голову в порыве безумия, которое напустил на него господин, когда прознал о краже стражника. Сэндэлиус давно простил господина, но за мальчишку попросит, обязательно попросит. А если надо будет и до гордеца Геракла доберётся, не так уж и высок этот Олимп.
Стражник вышел наружу, и свет дня окрасил глаза его гранатовым огнём.
Слово данное
Возникнув на пороге пещеры, он невесело подумал, что почти справился. Почти, потому что вышло на день дольше, чем он обещал мальчишке. Тот, вероятно, совсем сник, дожидаясь стражника; да и что говорить о бренном теле мальца: ветхие останки на дне реки уже пришли в негодность. А значит, душе некуда возвращаться.
Приближаясь к вечному посту, Сэндэлиус обратил внимание на длиннющую вереницу теней, что начиналась от самого входа в подземное царство. Души охали, стонали, вопили и ругались, стоя в мёртвой очереди. Сколько же их набралось за два дня! Прежде цербер и не замечал подобного, ему казалось мелочью вести учёт мертвецов, ведь смерть постоянна и неукоснительна, да и каждую минуту кто-то расстаётся с надземным миром. В конце концов, у господина для учёта есть целый штат счетоводов во главе с самим Одиссеем, они-то день и ночь на костяных счётах складывают почивших в бозе. А бывает, что и вычитают. Но крайне редко и в особых случаях.
Странно, что сюда ещё не отрядили начальника нижней стражи, самого Ясона, при жизни возглавившего поход за злокозненным руном золотого овна. Этот душу в прямом смысле выбьет, ежели что не так.
Сэндэлиус угрюмо окинул сверху огненным взором бессчетную цепочку ожидающих. Кого тут только не было. Бравые, тёртые калачи-вояки, грубо поносившие всё, что есть свято на земле и совсем ещё юные воины, с влажными очами и пронзительным сожалением в них о не прожитой молодости. Дети разных возрастов – от младенцев до самоуверенных отроков – в молчаливом сопровождении старших или в горестном одиночестве. Конечно, полно было и стариков, под жизненной линией коих смерть провела жирную черту расчёта. Меньше всего оказалось влюблённых пар, что странно порадовало цербера. Отчего-то взирать на бледные, блаженные лики тех, кто должен был при жизни в любви жить до гробовой доски, растя выводок детей, стражнику давно надоело. Так сказать, набило оскомину. Он до сих пор не уразумел, к чему сводить счёты с жизнью только оттого, что на пути любви встало какое-то препятствие. Для того они и даны людям, проблемы те, чтобы закалять дух и делать человечество лучше. А смертным лишь бы
