Эндрю Фукуда - Охота
Мы молча ожидаем, пока он закончит писать. Директор захлопывает блокнот и продолжает:
— Третий миф: среди них главенствуют самцы. Этот миф также основан на опыте предыдущих Охот. Вы все слышали, что это самцы пытаются командовать — совершенно безуспешно, как мы знаем; что самцы принимают все решения — как нам известно, неверные. Самки обычно не делают ничего, только следуют за ними. Подчиняются. Мы думали, что это заложено в них на генетическом уровне: мужчины доминируют, женщины подчиняются. Но наши исследования дали поразительные результаты. Сейчас у нас содержится пять геперов, все, кроме одного, самцы. Угадайте, кто из них главный? — В его глазах поблескивают искорки возбуждения. — Да, это одно из самых неожиданных открытий. На самом деле первым эту тенденцию заметил я. Еще когда все они были маленькими детьми, я увидел, что единственная самка всегда была впереди. Прирожденный лидер. Теперь она, вне всякого сомнения, лидер стаи. Они слушаются ее… во всем. Куда бы она ни пошла, они следуют за ней. Что бы она ни приказала, они подчиняются. Во время Охоты, если вам захочется их обезглавить, устраните сначала ее. Без нее они станут легкой добычей.
Он облизывает губы.
— Вы все на самом деле видели ее. По телевизору — это она вытянула последний номер. Разумеется, этого не должно было произойти. Мы никогда бы не стали показывать в эфире самку, особенно такую юную. Мы представляем эффект, который способен оказать один вид молодой самки гепера. Предполагалось, что это будет маленький мальчик. Но… прежде чем мы успели спохватиться, она взяла ситуацию в свои руки и появилась перед камерой. Эта девушка… — Его речь становится неразборчивой из-за слюны. Влага собирается в уголках рта, а глаза подергиваются пеленой. Кажется, он погрузился в мечты. Когда он начинает говорить вновь, его голос буквально сочится желанием: — Уверен, она окажется поразительна на вкус…
Он резко встряхивает головой, отгоняя мечтательное настроение.
— Я отвлекся. Прошу прощения. Сотрудника, позволившего этому произойти, больше нет с нами. — Директор почесывает запястье.
— Существуют и другие мифы, — продолжает он, — и другие открытия, которыми мы поделимся с вами в последующие несколько ночей. Но сейчас постарайтесь осмыслить то, что я вам сказал. Используйте это новое знание, чтобы сделать Охоту более удачной для себя. Во-первых, геперы боятся бежать в неизвестность, во-вторых, в них можно воспитать агрессию. И они не против того, чтобы подчиняться женщине. Этой по крайней мере.
Он отходит дальше в свой темный угол и полностью скрывается во мраке. Несколько минут ничего не происходит. Никто не двигается, никто не произносит ни слова. Мы просто сидим с бесстрастными лицами и затуманенными глазами и ждем кого-то или чего-то, что нарушит это молчание.
И тут я это чувствую. Как укол в шею: кто-то сзади пристально смотрит на меня. «Ни в коем случае не оборачивайся», — слышу я в голове отцовский голос. Столь резкое движение, когда все остальные неподвижны, привлечет внимание. Нежелательное внимание, хотя другим оно и не бывает.
Но шею покалывает все сильнее и сильнее, и я уже не могу дальше это выносить. Я роняю ручку и, медленно наклоняясь за ней, бросаю взгляд назад.
Это Пепельный Июнь, ее глаза отливают мертвенной зеленью в свете ртутных ламп. Она сидит прямо за мной. Я едва не подскакиваю от удивления, но вовремя успеваю спохватиться. Наполовину прикрываю веки — фокус, которому научил меня отец, так глаза не распахнутся слишком широко — и оборачиваюсь.
Она видела, как я вздрогнул? Она видела, что я вздрогнул?
Кто-то стоит за кафедрой. Платьице, которую мы видели вчера.
— Ну и как мы сегодня? Интересно? — Она берет блокнот, заглядывает в него, поднимает глаза. — У нас насыщенное расписание. Сначала экскурсия по зданию — она займет большую часть ночи, а потом, если время и темнота позволят, мы завершим ее походом в деревню геперов, в двух милях от главного здания. Если опоздаем и затянем все до рассвета, придется отложить этот визит до завтра. — Она испытующе смотрит на нас. — Почему-то мне кажется, что вам этого не хочется. Так начнем?
Следующие несколько часов посвящены одуряюще однообразной экскурсии по зданию. В принципе мы просто бродим по длинным темным коридорам. Пустым коридорам. Это-то меня и поражает: насколько здесь тихо и пусто. Все это — коридоры, комнаты, сам затхлый воздух, которым мы дышим, — лишь напоминание о прошедших временах, когда тут кипела жизнь. Наши сопровождающие молча следуют за нами. Второй этаж — жилой, там находятся комнаты сотрудников и охотников, мы проходим его. Третий отведен для исследований и состоит в основном из лабораторий. Здесь пахнет формальдегидом. Наш гид восторженно рассказывает о лабораториях: в этой изучали волосы геперов, в этой — их смех, а в этой — их пение, — но видно, что на самом деле ими уже давно никто не пользуется.
— Вся эта затея просто чушь, ты в курсе?
— Простите? — Я поворачиваюсь к пожилому человеку, идущему рядом со мной. Одному из охотников. Мы в лаборатории, в которой раньше изучали волосы и ногти геперов. Он наклоняется ко мне, его худая длинная фигура напоминает сломанный карандаш. Держит голову набок, изучая образец ногтей гепера в стеклянной чашке. Его лысый череп такой же гладкий и блестящий, как чашка, но ближе ко лбу усыпан возрастными пятнами. Несколько скудных прядей волос слегка прикрывают лысину, словно тонкие белесые облака — луну. Мы с ним одни в дальнем конце лаборатории, все остальные толпятся ближе к двери, где (по всей видимости) выставлены более интересные образцы волос геперов.
— Фальшивка, — шепчет он.
— Эти ногти?
Он качает головой:
— Нет, экскурсия. Весь этот тренировочный период.
Я присматриваюсь к нему. Я впервые вижу его так близко, и оказывается, что он старше, чем я думал. Волосы тоньше, морщины глубже, спина сильнее сгорблена.
— Зачем нам тренироваться? — мрачно произносит он. — Просто пустите нас к геперам. Мы сожрем их за минуту. Нам не нужны тренировки, у нас есть инстинкт, есть голод. Что еще нужно?
— Нужно подождать. Насладиться моментом. В ожидании — половина удовольствия.
Теперь он разглядывает меня. Я чувствую, как его глаза буквально втягивают меня. Затем взгляд становится одобрительным.
Я наблюдал за ним со вчерашней ночи. Он выделяется из всех, и теперь я понял почему. Ему не хочется здесь находиться. Все остальные (за исключением меня, разумеется) в восторге, они в прямом смысле выиграли то, о чем всю жизнь мечтали. Но он идет неохотно, едва волоча ноги, его глаза не горят тем светом, что у остальных, и у него на лбу большими буквами написано: «Я не хочу быть здесь». Короче говоря, он выражает все то, что чувствую я. Мне в голову приходит мысль, но я тут же ее отбрасываю. Он не может оказаться гепером. Настоящий гепер (вроде меня) скрывал бы свои чувства (как делаю я), а не вывешивал бы, как грязное белье, на всеобщее обозрение.
