Владимир Лещенко - Тьма внешняя

Высший поднялся, и не прощаясь, вышел. А Таргиз и Зоргорн еще какое-то время сидели перед пустой скамьей, избегая смотреть друг на друга. Зоргорн был особенно печален. Надежд на помощь бывшего ученика, ныне – одного из тех, кто определяет судьбу Мидра, не оставалось.

Вот, опять этот страх! Он появился совсем недавно, и сперва я даже не обратила на него внимания. Но он приходит все чаще и чаще, становится все сильнее. А главное – я не могу понять, как это бывало всегда – откуда он, и что мне угрожает… И против него не помогает ни крепкое вино, которое я вливала в себя ведрами, ни мужчины, сколько бы их не принимала в себя моя плоть, ни даже серое сарацинское зелье, дающее людям сладкое забвение… Я чувствую себя обреченной. И эта обреченность лишь сильнее губит меня, разрывает в клочья мою душу…

Ах, если бы не этот, ставший почти непрерывным липкий страх, изматывающий и неотступный! От него можно укрыться только в коротком ночном сне, где меня поджидает То… Иногда я становлюсь похожей на прежнюю себя (себя ли?) Я думаю и чувствую так же, как и раньше, до этих последних месяцев. Я вновь бодра, и неутомима, вновь могу дать ответ на любой вопрос, вновь, с легкостью повелеваю тысячами и тысячами, что идут со мной в этот поход, цели и назначения которого не в силах понять я сама. Но такое бывает все реже, и даже в эти часы я не могу уже освободиться от страха. Не того, другого – страха, перед тем мгновением, когда страх вновь вернется…

Но больше всего меня страшит иное. Все чаще я впадаю в забытье, и непонятно кто в мое отсутствие моими устами отдает приказы. Вот и сейчас, забывшись в Британии, я очнулась уже на французской земле, куда, по моей (моей!!?) воле переправилась армия. Уже семь дней назад.

В корчме, что стоял сразу за воротами города Лан, бывшего архиепископства Меца, медленно, с достоинством, вкушали поданную им пищу два человека. Сейчас они были единственными, кто посетил заведение почтенного хозяина – метра Ансельма.

То были Матвей и Владислав, оказавшиеся здесь по чистой случайности. С тех пор, как они вырвались из града Люцифера, прошло уже довольно много времени.

– И что за жизнь теперь, уважаемые путники? – мерно, с расстановкой звучал в почти пустом зале голос. – Ведь в это лето постояльцев из других земель по пальцам перечесть можно. А до Войны… Сколько к нам купцов за тем же вином приезжали! Ведь вина у нас не хуже бургундских и рейнских, а теперь? Тяжко говорить – виноград повырубили еще позапрошлой зимой на дрова, а что осталось – от холода погибло; а сколько лет надо, чтобы хороший виноград вырастить? Да еще через нас же торговый путь на север шел, из Франции шафран везли, и соль, и шерсть. А наши краски? Почитай полгорода этим кормилось… Эх!

Матвей хотя и понимал французскую речь с пятого на десятое, хорошо знал, о чем говорил их гостеприимный хозяин – мэтр Ансельм, ибо вот уже почти месяц выслушивал он сетования его на разорившую всех и вся войну, на дороговизну и на скудость урожаев и обилие лихих людей, на прекращение торговли и вырубленные на топливо виноградники.

– Ну и долго мы еще будем ждать здесь неизвестно чего? – спросил Матвей, после того как дверь убогой комнатенки закрылась у них за спиной.

– Ты думаешь, что будет очень просто переплыть море, везя с собой еще и мертвеца? Я уж о прочем не говорю.

– А если… – начал было Матвей, и тут же замолк, по всему видно, не зная что сказать. Владислав тоже не блистал красноречием, лишь угрюмо изучая ножны меча, лежащего на коленях.

Вот уже месяц без малого, как они пришли в этот город, видя в нем лишь краткую остановку в пути. Здесь их и застал слух: Святая Дева собирает новое войско, чтобы переплыть из Англии на континент. Это было возможностью достичь цели без лишних препятствий, в виде нового путешествия по опасным дорогам, и необходимости переправляться морем в Британию. Пусть и сомнительной, но все же…

И вот они остановились здесь, в землях бывшего архиепископства, последний сюзерен которого пал под Авиньоном.

Голод и чума не слишком опустошили эти края, удовольствовались одной третью. Война тоже быстро затихла. После того, как были разгромлены сначала французские рыцари, а после и крестоносцы, к стенам города подошли войска Девы.

Городские нобили, не то впав в полную прострацию от всего происшедшего, не то наоборот, трезво все взвесив и осознав, что сопротивление бессмысленно, сами отворили ворота войску великой мятежницы. Поэтому и особых зверств не было, ограничились резней не успевших попрятаться священников и монахов, ну и само собой немногих оставшихся в городе дворян. Конечно, были и грабежи, и пользование горожанками – какая же война без этого? Но даже сопротивлявшихся убивали редко. Стукнут дубиной, или ударят плашмя мечом, чтобы лежал смирно, пока победители вознаграждают себя по своему извечному праву твоим добром и женой. Так уж устроена жизнь. И говорить о справедливости не приходится. Сильный всегда прав.

В полумиле от города стоял «Храм Истинной Веры», при котором раньше состоял небольшой отряд, следивший, чтобы колья на площади перед ним не пустовали. Но уже к концу осени прошлого года отряд этот как-то незаметно растаял, служитель культа тоже исчез куда-то, и лишь изредка к полуразвалившемуся сооружению родные приводили кого-нибудь из безнадежно больных, в расчете на чудесное исцеление.

Город кое-как пережил трудные времена. Многие их уцелевших бюргеров разбрелись кто куда; кто-то вернулся в деревню, и принялся крестьянствовать, кто-то пристал к одному из многочисленных отрядов, проходивших через город за это время, а кто-то решил попытать счастья в разбое.

Но по-прежнему изрядное число людей проживало за кирпичными стенами. На хороших землях, поблизости от города, выращивали хлеб, на лугах у реки мычали коровы. По воскресеньям на площади перед ратушей действовала ярмарка, где горожане и крестьяне обменивали зерно, овощи и зелень на хорошие топоры, лемехи, ножи, конскую упряжь и не в последнюю очередь – на арбалеты, хорошие луки и алебарды, которые кузнецы ковали тут же, на глазах покупателей. Уцелевший чудом кюре соборовал умерших и крестил новорожденных и даже пробовал учить детей грамоте.

Казалось, жизнь возвращается в привычную колею. Казалось…

…Из гнездилища Ирода они выбрались спустя семь дней после своего чудесного спасения из рук – смех и страх сказать – истинных христиан.

Просто дождались, когда пастухи, выгнавшие в ночное коней, напьются бражки, и уведя двух самых лучших кобыл – пригодились умения Владислава, рванули прочь куда глаза глядят, прямо через чащу.

На третий день они наткнулись на покинутое давным-давно строение из черных стволов мореного дуба – судя по всему, на охотничий домик какого-то из бывших хозяев округи. Тут пала, не выдержав скачки через труднопроходимые дебри одна лошадь, и заболела, съев какую – то болотную траву вторая.

А на следующий день вернулась болезнь Матвея, только-только отпустившая его.

На этот раз Владислав почти поверил, что тот отдаст Богу душу.

Русин лежал в забытьи, только изредка приходя в сознание. В бреду ему мерещились какие-то мохнатые гнусные твари; они то терзали его грудь железными когтями на лесной опушке в немецких горах, то пытали, прикованного к стене в каком-то подвале, сменяя друг друга. То к нему на постель садилась прекрасная женщина, подставляя губы для поцелуя, но когда ее лицо оказывалось совсем рядом, она вдруг обращалась в рогатого и клыкастого дьявола. Владислав не находил себе места, пока наконец не вспомнил об одном старом способе, не попоил друга кровью свежеубитого зайца. Бредовые видения сменились долгим, непонятным забытьем, когда Владиславу чудилось, временами, что душа уже покидает тело спутника. Временами Матвей просыпался, и тогда Владиславу казалось, что друг его попросту сошел с ума. Лишь странная надежда заставляла его быть рядом. Несколько дней Матвей провалялся в бреду. Его по прежнему душили мерзкие кошмары, заставлявшие его то кричать, то жалобно молиться. И Владислав вздрагивал, когда по отдельным выкрикиваемым в забытьи угрозам догадывался – что именно видит его друг. Потом русин вдруг очнулся. И зашелся таким кашлем, что казалось, все внутренности вылетят наружу. Владислав, не зная что предпринять, снова принялся за лечение заячьей кровью. Матвея выворачивало наизнанку с желчью, но Владислав повторял процедуру, и вскоре русин вновь открыл глаза. На девятый день жар спал, и Матвей окончательно пошел на поправку. – Матвей все еще неважно себя чувствовал, но сразу же принялся спрашивать Владислава, когда же они продолжат путь. Но Владислав заявил, что они не сдвинутся с места, пока тот окончательно не выздоровеет. На это ушло еще две недели, а еще спустя восемь дней они оказались тут. И тут их ушей достиг смутный и неопределенный слушок, что Дьяволица собирается вернуться на континент.