Азовский гамбит (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

– Пособлять тебе будет, – попытался объяснить Федор. – Коней запрягать-распрягать, кормить, чистить, кашу варить опять же, если придется… в общем пригляди за ним!

– Хорошо, – охотно согласился Вацлав, давно просивший помощника. – А он умеет управлять повозкой?

– И нечего со мной спорить! – нахмурился опять ничего не понявший полковник. – Сказано, с тобой поедет, значит поедет!

– Ладно, потом разберемся, – вздохнул врач и знаками показал своему спутнику, чтобы тот садился рядом с ним на облучок.

Обрадованный его сговорчивостью Панин, поспешил откланяться, шепнув напоследок пареньку:

– Веди себя смирно, Фатима, да слушайся господина доктора. Глядишь, все и обойдется!

Глава 3

Поражение протестантов в битве на Праздном поле, как и следовало ожидать, ударило по всем чехам. Даже те из них, кто принадлежали к католической церкви, на своей шкуре испытали, каково живется людям в завоеванной иноземными захватчиками стране. Сторонники императора, большинство из которых было немцами, итальянцами или испанцами, рассыпавшись по землям королевства, занимались «наведением порядка», поиском еретиков, но главным образом, бесконечными грабежами.

Что самое ужасное, не было никакого способа уберечься от этой напасти. Стоило обывателям откупиться от одних мародеров, им на смену приходили другие и забирали то, что ненароком уцелело от предыдущих. Заплатить следующим было нечем и тогда разнузданная солдатня отбирала последнее, сопровождая реквизиции насилием и убийствами.

И если такова была судьба католиков, что уж тут говорить о приверженцах реформации. Для них оставался только одна возможность сохранить остатки состояния, честь и самою жизнь – бежать! И они бежали… Кто в одиночку, кто малыми группами, а иной раз и целыми караванами стремились несчастные на Север во владения князей-протестантов, но главным образом в Мекленбург, ставший для них воистину землей обетованной и ковчегом спасения. Сам же его великий государь уподоблялся в проповедях протестантских пасторов ветхозаветному Ною и пророку Моисею, выведшему «народ израилев» из Египта.

На всех границах герцогства расположились отряды стражи, задачей которых было брать под свою защиту беженцев и направлять их путь дальше. Да, тем, кому посчастливилось добраться до безопасных мест, предлагались три варианта на выбор. Остаться в самом Мекленбурге, отправиться в далекую Россию, где правил столь добрый и милостивый герцог, как Иоганн Альбрехт, или же на свой страх и риск убираться ко всем чертям, хоть через море в Швецию, хоть через океан в Америку.

Многие соглашались остаться, тем более что в Ростоке и прилегающих к нему территориях хватало свободной земли, а в городе и, особенно в порту, всегда требовались рабочие руки. Другие устремили свой путь в Новый Свет, горя желанием нести истинную веру заблудшим дикарям, но немалое число все же садились на корабли, чтобы отправиться на Восток. Ибо как сказано в Святом Писании «Ex oriente lux» (Свет с Востока). Там, на девственных территориях, вдали от религиозных гонений и распрей они и намеревались начать жизнь с чистого листа.

Проще всего приходилось людям, владевшим каким-нибудь мастерством или полезным для русского царя знанием. Любому объявившему себя врачом, аптекарем, ремесленником, каменщиком, литейщиком или рудознатцем, устраивали требовательную коллегиальную проверку. В случае ее успешного прохождения предлагали отправиться в Россию, для чего давали некоторую сумму денег на проезд и первое обзаведение. Нельзя сказать, чтобы от желающих не было отбоя, но все же народ потянулся…

Вот только новая родина тоже не всегда приветливо встречала переселенцев. Местные жители, в памяти которых были еще свежи события Смуты, смотрели на новоприбывших иноземцев с недоверием и страхом.

– Что же это делается, православные?! – кликушествовал у заставы на Ростовском тракте босой поп-расстрига в изодранном подряснике, – басурмане иноверные яко саранча на святою Русь лезут, а вы и ни гугу! Скоро вас всех в латиняне перекрестят, а вам и горя мало…

– Не знаю, как там с саранчой, – задумчиво заметил прислушивающийся к его речам купец в богатом кафтане, – а Земского приказа кое-кому не миновать.

– За что его, дядечка? – испуганно спросил сопровождавший его худой отрок, одетый, может, самую малость похуже.

– За то, что воду мутит, – сплюнул тот, после чего поманил молодого человека к себе пальцем, и прошептал так, чтобы другие не слышали, – ведаешь ли, что государь с патриархом велели попов, не разумеющих грамоте и учиться не желающих, приходов и сана лишать?

– Ага.

– Вот он и разоряется. Смекаешь?

– Так может велеть холопам его схватить да на съезжую?

– Ты что, дитятко, совсем головушкой скорбен? – изумился подобному предложению купец. – Нешто не ведаешь, что у нас на Руси-матушке доводчику – первый кнут? И вообще, недосуг нам…

– А что же делать?

– Да ничего не делать, а проезжать быстрее, пока этот убогий на царя хулу возводить не стал. Тогда точно греха не оберешься!

Прежде заставы были устроены для взимания с проезжавших торговцев пошлин, и при них постоянно находился подьячий и крепкий караул из стрельцов. Однако еще прошлым летом государь Иван Федорович упразднил все внутренние таможни в стране и теперь служивые стояли только у самих ворот и ни во что особо не вмешивались. Едут себе торговые люди и пусть едут. Кричит юродствующий и пусть себе горло надрывает, лишь бы крамольного чего не ляпнул!

Еще немного и все могло бы закончиться благополучно, но въезд в ворота купцам преградил поезд какого-то боярина, путешествовавшего со своими домочадцами и холопами, а с другой стороны к заставе подошли несколько любопытствующих иноземцев.

– Глядите, православные, – заголосил обрадованный расстрига, – вот они слуги атихристовы! Это они царицу Катерину со свету сжили, за то, что она истинную веру приняла!

Как это часто бывает в России, при жизни шведскую принцессу не жаловали. Одни за то, что она одевалась в более привычное для нее иноземное платье и не желала сидеть взаперти, а напротив, вела очень активный образ жизни. Другие, за то, что не сразу приняла православие, а долгое время придерживалась лютеранства. Третьи просто не любили иноземцев вне зависимости от национальности, пола и вероисповедания.

Но стоило несчастной женщине умереть родами, как настроения в народе резко переменились. Все стали ее жалеть и любить, с благодарностью вспоминая щедрые пожертвования монастырям и храмам, а так же нескудную милостыню нищим. Поэтому крики оборванного попа если и не убедили присутствующих, то все же привлекли всеобщее внимание.

– Вот, паскуда! – сокрушенно вздохнул купец. – Ей-ей, доведет до греха!

– Глядите, вон они, окаянные! – дрожа от возбуждения, брызгал слюной расстрига, подбираясь все ближе.

– Что хочет этот человек? – испуганно спросил один из иностранцев.

– Не знаю, – пожал плечами второй. – Кажется, это уличный проповедник.

– Но, к чему он призывает? И почему эти люди идут за ним?

– У них такие же лица, как у наших соседей после победы католиков на Белой горе, – подал голос третий. – И вероятно, они тоже не слишком любят иноверцев.

– Не может быть, – нервно возразил второй. – Иоганн Альбрехт издал указ о веротерпимости в своей царстве. Я сам его читал. Никто не смеет ставить нам в вину нашу веру, если мы не будем проповедовать среди его русских подданных.

– А вы уверены, что эти люди тоже читали его указ?

Пока они так препирались между собой, благоприятное время для бегства оказалось безвозвратно утеряно и пути отступления надежно перекрыто неулыбчивыми бородатыми мужиками и столь же суровыми женщинами. А впереди них, с безумным взглядом фанатика шел расстрига.

– Что это там? – поинтересовался боярин у охранявших ворота стрельцов.

– Опять отец Афанасий воду мутит, – пожал плечами капрал. – Должно давно от патриарших слуг палки не получал.