Ведьмак: Сезон гроз. Дорога без возврата - Анджей Сапковский

«Бонарт, – подумал Геральт. – Она убила его, ненавидя. Ох, Цири, Цири. Ты стоишь над пропастью, доченька. За твою Мистле мало и тысячи смертей. Берегись ненависти, Цири, она пожирает как рак».

– Береги себя, – шепнул он.

– Предпочитаю, чтобы береглись другие, – зловеще усмехнулась она. – Это гораздо важнее… По большому счету.

«Я уже никогда не увижу ее, – подумал он. – Если она уедет, я ее уже никогда не увижу».

– Увидишь, – сказала она и улыбнулась, и была это улыбка чародейки, а не ведьмачки. – Увидишь, Геральт.

Она вдруг вскочила, высокая и худощавая, как мальчишка, но ловкая, как танцорка. Одним прыжком влетела в седло.

– Йаааа, Кэльпи!!!

Из-под копыт кобылы брызнули искры, выбитые подковами.

Из-за угла стены высунулся Лютик с перевешенной через плечо лютней и двумя огромными кубками пива в руках.

– Получи и напейся, – сказал он, присаживаясь рядом. – Это поможет.

– Не знаю. Йеннифэр пообещала, что если от меня будет нести…

– Пожуешь петрушки. Пей, подкаблучник.

Долгое время они сидели молча, медленно прихлебывая из кубков. Наконец Лютик вздохнул:

– Цири уезжает, верно?

– Да.

– Я так и знал. Слушай, Геральт…

– Помолчи, Лютик.

– Ну, ну.

Они молчали снова. Из кухни тянуло ароматом жареной дичи, крепко приправленной можжевельником.

– Что-то кончается, – с трудом проговорил Геральт. – Что-то кончается, Лютик.

– Нет, – возразил поэт. – Что-то начинается.

IX

Послеобеденное время прошло под знаком всеобщего плача. Началось с эликсира красоты. Эликсир, а точнее – мазь, именуемая «феенглянцем», а на Старшей Речи – «гламарией», и изготовляемая из мандрагоры, если ею умело пользоваться, удивительно подправляла красоту. По просьбе гостящих в замке дам Трисс Меригольд приготовила достаточное количество гламарии, и дамы приступили к косметическим священнодействиям. Из-за запертых дверей комнат доносились всхлипывания Цириллы, Моны, Эитнэ и Нюни, которым гламарией пользоваться запретили – такой чести удостоилась лишь самая старшая дриада, Моренн. Громче всех ревела Нюна.

Этажом выше всхлипывала Лили, дочка Даинти Бибервельта, так как оказалось, что гламария, как и большинство чар, вообще не действует на хоббиток и низушек. В саду, в кустах терновника, лил горькие слезы медиум женского полу, не знавший, что гламария приводит к мгновенному отрезвлению и сопутствующим оному явлениям, в частности глубокой меланхолии. В западном крыле замка плакала Анника, дочка войта Кальдемейна, которая, не зная, что гламарию надлежит втирать под глаза, съела свою часть, и у нее открылся понос. Цири получила свою порцию гламарии и натерла ею Кэльпи. Кэльпи залоснилась еще крепче.

Немного поплакали также жрицы Иоля и Эурнэйд, так как Йеннифэр категорически отказалась надевать сшитое ими белое платье. Не помогло вмешательство Нэннеке. Йеннифэр сквернословила, кидалась разными предметами и заклинаниями, повторяя, что в белом она выглядит как затюканная шлюха. Нервничающая Нэннеке тоже принялась кричать, обвиняя чародейку в том, что та-де ведет себя хуже, чем три затюканные шлюхи вместе взятые. В ответ Йеннифэр пустила в дело шаровую молнию и раздолбала крышу на угловой башне, что, впрочем, имело свою хорошую сторону – грохот был столь ужасен, что от неожиданного шока у дочки Кальдемейна прошел понос. К счастью, не начался запор.

Снова видели Трисс Меригольд с ведьмаком Эскелем из Каэр-Морхена, которые, нежно обнявшись, втихаря прошмыгнули в парковую беседку. На сей раз никто не сомневался в том, что это были они сами, поскольку допплер Тельико в это время пил пиво в обществе Лютика, Даинти Бивервельта и дракона Виллентретенмерта.

Несмотря на активные поиски, не удалось отыскать гнома, откликавшегося на имя Шуттенбах.

X

– Йен…

Она выглядела изумительно. Черные, искрящиеся, схваченные золотой диадемкой волосы ниспадали блестящими волнами на плечи и высокий воротничок длинного парчового белого платья с черно-полосатыми буфастыми рукавами, стянутого в талии неимоверным количеством драпировок и лиловых ленточек.

– Цветы, не забудь о цветах, – сказала Трисс Меригольд, вся в глубоко-голубом, вручая невесте букет белых роз. – Ох, Йен, как я рада…

– Трисс, милая, – неожиданно всхлипнула Йеннифэр, и чародейки осторожно обнялись и чмокнули воздух друг у друга около ушей и бриллиантовых сережек.

– Ну, хватит нежностей, – сказала Нэннеке, разглаживая на себе складки снежно-белого одеяния жрицы. – Идем в часовню. Иоля, Эурнэйд, поддержите ей шлейф, иначе она свалится с лестницы.

Йеннифэр подошла к Геральту и рукой в белой перчатке подправила ему воротник черного, обшитого серебряными галунами кафтана. Ведьмак подал ей руку крендельком.

– Геральт, – шепнула она ему рядом с ухом, – я все еще не могу поверить…

– Йен, – ответил он тоже шепотом. – Я люблю тебя.

– Знаю.

XI

– Где, черт побери, Хервиг?

– Понятия не имею, – сказал Лютик, надраивая рукавом застежки модной курточки верескового цвета. – А Цири?

– Не знаю, – поморщилась Йеннифэр и потянула носом. – Ну и воняет же от тебя петрушкой. Слушай, Лютик, ты что, решил стать вегетарианцем?

Гости сходились, понемногу заполняя просторную часовню. Агловаль, весь в церемониально-черном, вел бело-салатную Ш’ееназ, рядом с ними двигалась группа низушек и низушков в коричневом, бежевом и охряном, Ярпен Зигрин и дракон Виллентретенмерт, оба переливающиеся золотом, Фрейксенет и Доррегарай в фиолетовом, королевские послы в геральдических цветах, эльфы и дриады в зеленом и знакомые Лютика кто в чем попало, мерцающем всеми цветами радуги.

– Кто-нибудь видел Локи? – спросил Мышовур.

– Локи? – Эскель подошел, глянул на них из-за фазаньих перьев, украшающих берет. – Локи был с Хервигом на рыбалке. Я видел их в лодке на озере. Цири поехала туда, чтобы сказать, что мы начинаем.

– Давно?

– Давно.

– Чтоб их зараза взяла, сраных рыбарей, – выругался Крах ан Крайт. – Когда у них рыба клюет, они забывают о Божьем свете. Рагнар, сгоняй за ними.

– Погоди, – сказала Браэнн, стряхивая одуванчик с глубокого выреза декольте. – Тут нужен кто-то побыстрее. Мона, Нюна! Roenn’ess aen lacke, va!

– Я же говорила, – фыркнула Нэннеке, – что на Хервига рассчитывать нельзя. Безответственный дурак, как и все атеисты. Кому взбрело в голову именно ему поручить роль церемониймейстера?

– Он король, – неуверенно сказал Геральт, – хоть и бывший, но король…

– Сто лет, сто лет! – неожиданно завел один из пророков, но дрессировщица крокодилов усмирила его шлепком по шее. В группке низушков закипело, кто-то выругался, кто-то отхватил тумака, Гардения Бибервельт взвизгнула, потому что допплер Тельико наступил ей на платье. Медиум женского полу принялся совершенно без причины всхлипывать.

– Еще минута, – прошипела Йеннифэр сквозь мило улыбающиеся губы, сминая букет, – еще минута – и меня хватит кондрашка. Да начинайте же наконец. И кончайте же наконец поскорее.

– Не вертись, Йен, – проворчала Трисс. – Шлейф оторвешь.

– Где гном Шуттенбах? – крикнул кто-то из поэтов.

– Понятия не имеем! – хором ответили четыре распутницы.

– Так поищите же его кто-нибудь, черт побери, – крикнул Лютик. – Он обещал