Артур Баневич - Похороны ведьмы

– Холодным, бесстрастным. Не таким, как мне хотелось. Тебе, наверное, показалось, что я от скуки пером бумагу царапаю.

– Насмехаешься?

– Насмехаюсь?

– Покончим с этим, Дебрен, – сказала она, слегка стискивая зубы. – Твое письмо – уже прошлое. Мертвое. Давай лучше займемся будущим. Тебе тепло?

Она удивила его этим вопросом. Грубоватостью голоса – нет.

– Теперь насмехаешься ты, – болезненно улыбнулся он.

– Я думала, ты чарами разогреваешься.

– Именно. Так же, как ты рубашкой. Или пьяный водкой.

– Ты хочешь сказать: малоэффективно и ненадолго? – Он кивнул. – Тогда почему нагишом по лесу болтаешься?

– Потому что, как и ты, из веретена вывалился, и все, что на мне было, обратилось в пепел.

– Лжешь, Дебрен. Брови у тебя целые, ресницы… Это из-за суетности, чтобы не изуродовать себя, или просто забыл?

– Та микстура, которой тебя перед полетом натирали, паракат, действует только на живую ткань. Ногти толстые и горят с трудом, поэтому соприкосновение со стенкой "кишки" им не очень вредит. А с волосами все как с одеждой. Хороший пара-кат в большой дозе даже защищает в двух-трех линиях от кожи. Мне дали хороший. С тобой – другое дело. Кто-то сэкономил на качестве или же на количестве. И сгорело все, что поверх кожи.

Она неуверенно и скорее всего враждебно смотрела на него.

– Тебя не обожгло? – тихо спросил он.

– А что, аппетитно пахну? – Она некрасиво скривила губы. – Жарким? Как Бошко?

– Кто такой Бошко? Какой-нибудь известный повар?

– Нет. Рыцарь. Молодой, красивый и очень милый. Ты сегодня ему глаз камнем выбил. Наверное, не помнишь. Одним трупом больше, одним…

– Помню, – буркнул он.

Помолчали. Ленда глядела в костерок, согревала руки, держа их близко к огню. Ганус упал навзничь, храпнул раз, другой. С потолка, который только благодаря обильной шапке снега не просвечивал сотней дыр, все плотнее капала вода.

– Так вот почему? – наконец проговорил Дебрен. – Тебя поразило увиденное, и теперь ты мне уже не веришь?

– Он сел в ваше засранное веретено, потому что в нем летела я, – тихо сказала она. – Отдал тридцать талеров, чтобы сопровождать меня. А вы его живьем сжарили, потом он о землю грохнулся и половину костей переломал. И наконец явился ты и с удовольствием изувечил ему лицо. Думаю, неплохой повод, чтобы малость доверия потерять?

Она держала руку почти в огне, сидела тоже близко. Дебрен внутренне вздохнул: это доказывало эффективность параката. С кожей у девушки не случилось ничего плохого. Конечно, оставалась проблема эпителия, но это можно отложить на потом. Главное, он беседовал не с живым трупом. Об этом не говорили громко в фирме, но несколько несчастных случаев попутно обнаружили довольно грустную закономерность: смертельный исход чаще случается, когда ожоги более обширные. Даже, казалось бы, незначительные повреждения кожного покрова могли убить, если они занимали большую часть тела. А трансферные катастрофы характеризовались тем, что либо с пассажиром не случалось ничего дурного, либо он начинал гореть по всей поверхности тела сразу. Порой это длилось очень недолго, и в результате кончалось тем, что жертва лишь слегка розовела. Если выставить такую пораженную кожу на мороз, она могла даже не очень болеть. Если человек при этом был сильным, здоровым, боролся за жизнь и был привычен к ее сложностям…

К счастью, здесь не тот случай. Она не села бы так близко к огню, если б у нее болело что-то еще, кроме колена. Благодарю тебя, Махрусе. Благодарю за эту каннибалку.

– Может, сказать тебе, почему я здесь? – предложил он. -

Согласна?

– А почему нет? – пожала она плечами. – На сон грядущий – хорошее дело. Говори, Дебрен. Если поразишь меня красноречием, то, кто знает… может, и не закончишь жизнь в виде приправы к той каше, которую ты столько времени при себе таскаешь. А коли о каше разговор… позволь отведать?

– Конечно. Если можно посоветовать, то сначала подогрей.

– Дебрен, я мечом на жизнь зарабатываю, штаны ношу, а сейчас и внешностью здорово мужика напоминаю, но можешь поверить, кроха бабскости во мне еще осталась. Знаю, как кашу к столу подают.

– Прости.

– Прощаю. – Она осторожно, оберегая побитую ногу, поставила котелок на огонь. – Ты не сделаешь неверных выводов, если я тебя тулупом прикрою? Ты не переставая зубами клацаешь, а это нарушает ритм беседы.

– Ленда, напоминаю тебе: я магун. В нашей профессии все сходит человеку с рук, только не скоропалительные выводы. Не бойся, я понимаю, ты руководствуешься заботой о соответствующем состоянии убойной скотины или верхового животного, а не женской чуткостью.

– Верно понимаешь. – Поскольку она сидела боком, он не был уверен, действительно ли при этих словах она сверкнула зубами. – В землянке не жарко и жарко не будет, но у меня прибавятся лишние заботы, если ты здесь окочуришься от истощения. И опять же выкидывать труп наружу не годится, потому что того и гляди волки нагрянут. А то и что-нибудь похуже.

– Сделаю все, что в моих силах, чтобы не испустить дух и не доставить тебе забот.

– Благодарствую. – Слегка постанывая и стараясь не слишком сгибать левую ногу, она обернулась к Дебрену. Было тесно, поэтому неудивительно, что она скользнула по его телу уголком капюшона. Его поразило другое. Немного нервным движением она потянулась не за овчиной, а за разорванными вдоль рукавами.

– Я бы хотел… если это не на дополнительные узлы, то я предпочел бы сам…

– Я тоже, – буркнула она. Не глядя вниз, хотя теперь, когда они почти соприкасались носами, это было бы ей много легче. Зато руки работали низко, не смущаясь. Они обернули талию Дебрена первой полосой сукна и крепко затянули узел, почти не прикасаясь к телу. – Можешь поверить.

– Верю, – пробормотал он. Вдохнул как можно глубже аромат ее одежды, предыдущий владелец которой, пожалуй, никогда не слышат о таких изобретениях, как мойня или мыло. От вспотевшей во время ходьбы, а теперь разогретой костерком Ленды несло жутко. Они были знакомы тринадцать клепсидр с перерывами на сон, она не отвечала на его письма, каждую встречу начинала с того, что топтала его шею и угрожала прибить, а теперь еще собиралась пополнить им свое скудное меню. Чума, мор и проказа! Этого было вполне достаточно, да еще и с походом! Махрусе, избавитель мира, умоляю тебя, сделай же что-нибудь!

Махрус не успел. Слишком много надо было сделать.

– Дебрен! – Она не подскочила от изумления и не отдернула руки как можно скорее и как можно дальше, да и восклицание получилось довольно хилым. Но спазмов горла и мускулов в этом было, пожалуй, больше, чем отсутствия эмоций. Глаза у нее расширились почти до предела.