Иван Безродный - Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы

Но я вижу, как поэт гаснет, глядя — не на меня даже — в меня. И, кажется (почему — кажется? так и есть), именно сейчас он узнает о жизни что-то, чего не мог знать раньше. Что-то по-настоящему новое; ответ на незаданный вопрос.

Потом я беру его за руку, стаскиваю со стула и волоку к двери; нет, он не сопротивляется — он просто обвис, как мешок тряпья; как бездыханный труп, которым чуть было не стал. Я открываю дверь и выталкиваю его, и поэт едва не падает на грязный линолеум; успевает опереться на безжизненно-серую стену; встает, поднимает глаза…

И я захлопываю дверь.

Вспоминаю — ну, вы знаете, это же классика: «тот, кто вечно хочет зла и вечно совершает благо». Теперь пойти бы вниз, в подвал… взять первый попавшийся сосуд, не важно какой… и шандарахнуть со всей мочи о стену. Взять стерву, еще кричащую, что я, этакая сволочь, не имею никакого права держать ее здесь… приподнять немножко, ощутить в руках вес… подойти к идиоту, который провалился в сон и не ожидает никакого подвоха — и залепить с размаху! Осколки разлетятся по всему полу, и какая-нибудь задремавшая крыса с перепугу рванет к норе; истоптать в порошок (крысу — тоже, если попадется под ногу), потом прихватить крутого с его непрекращающимися расспросами — и размолотить о не успевшую ничего понять трусиху. Топтать, топтать и топтать!.. Потом взять еще кого-нибудь — как же их много, этих идиотов и стерв, этих дур и подонков, этих гадов и мегер, этих сучек и козлов! Бить, давить — и наслаждаться многократно отдающимся в ушах звоном (тоже часть антуража)…

Ну, ладно — ясно ведь, что я этого не сделаю.

И я спускаюсь вниз — но вначале иду не туда, куда обычно. Подхожу к древней, поросшей мохом бочке, открываю кран, и темная, как мое существование, жидкость неспешно наполняет бутылку. А потом я сижу за столом — не за тем аккуратно-деловым, что в кабинете, а за старым, но все еще прочным дубовым столом в подвале: без искусов, зато — настоящим. Они все здесь, вокруг: идиот и стерва, трусиха и крутой, и многие другие — некоторые по привычке продолжают возмущаться, а другие любопытствуют, что такого особенного в сегодняшнем дне; кто мудрее и опытнее, просто ждет продолжения. Напротив меня — пустой стул; беру два вместительных бокала и наливаю терпкое вино — последние капли едва не выплескиваются через край. Ставлю один перед собеседником, которого у меня никогда не будет; поднимаю свой и чокаюсь:

— За твое счастье, поэт!

Вокруг что-то бормочут голоса, сливаясь в невразумительный гул, — я не хочу их слышать и не слушаю. Медленно, сосредоточив все чувства на одном — вкусе, втягиваю в себя пьянящий напиток. Вспоминаю, о чем так и не спросил поэт, и думаю: неужели я не имею права хоть иногда почувствовать себя — ну, пускай не абсолютно — всего лишь немножко счастливым?

Киев, Украина

НИКАКИХ ПРОБЛЕМ

Кирилл Григорьев

Персональный Проводник

1

По истечении шести дней беспробудного алкоголизма к Алексею Савинову пришла Смерть.

Он сидел на полу в прихожей, завернувшись в мокрый халат и неторопливо прихлебывая пиво из бутылки, а уставшие от пьянства мысли его лениво, поскрипывая как качели, скользили от выбрасывания из окна до вскрытия вен в ванной. Давно не бритое, помятое лицо Алексея не выражало ничего, кроме надежды избавиться от изматывающей и непрекращающейся головной боли.

Он был совсем не плохой человек.

На работе его ценили, родители любили и гордились, а последняя жена вообще иногда называла Алексея ангелом. Он не курил, практически не пил, а все его знакомство с наркотиками сводилось лишь к многочисленным пересмотрам «Криминального чтива». Свободное время он отдавал работе, выходные проводил с любимой шестой женой, а летом исправно отвозил и привозил родителей с неблизкой от Москвы дачи.

Неделю назад Алексей потерял все.

Все без остатка.

Любимая шестая жена утром, за завтраком, вдруг объявила, что скоро их будет трое.

— Трое? — чуть не поперхнулся чаем Алексей. — Опять твоя мама с недельной инспекцией?

Таня загадочно улыбнулась.

— Я на третьем месяце, — немедленно разъяснила она, и безоблачный рай супружеской жизни навсегда кончился.

Жизненная трагедия Алексея заключалась в детях.

Он их ненавидел всеми фибрами своей молодой еще тридцатисемилетней души. Всех и всяких, маленьких и больших. Поэтому, наверное, бог, ради хохмы, наградил его сперматозоидами, способными настичь несчастную яйцеклетку даже в атомном бомбоубежище.

С первой женой он разошелся, когда не вовремя лопнувший презерватив возвестил о зарождении новой жизни. Она и появилась на свет через положенные девять месяцев, только уже без его, Алексеева, участия. Когда же вторая жена намекнула на вероятность подобного исхода, он не стал медлить. Все оказалось решенным в кратчайшие сроки, и возлюбленные расстались: Савинов — с холостяцким штампом в паспорте, а вторая жена — с пятинедельной задержкой.

С третьей Алексей сказал себе: «Стоп!» Стойко перенеся четыре месяца непрерывного женского токсикоза, он наконец не выдержал и дезертировал с поля боя, унося с собой крест вечного алиментщика.

Однако существовала еще одна проблема.

Он не мог жить один.

Поэтому следующую жену Алексей отбирал тщательно и долго. С Кларой они встречались почти полгода, гуляли, целовались под луной, и только когда она, наконец, расплакавшись, поведала ему о трагедии всей своей жизни — бесплодии, — началась напряженная половая жизнь. Через пару месяцев они поженились, через еще два у Клары начались приступы рвоты по утрам, а еще через два уже ставшая знакомой паспортистка в ЗАГСе привычно ставила в паспорте Савинова прямоугольный штамп.

В пятой попытке Алексей решил полностью положиться на медицину.

Витек из параллельного класса, которого еще с детства тянуло на острые ощущения и который превратился вдруг из сексуально озабоченного прыщавого подростка в чуть ли не светило современной гинекологии, как-то во время встречи у подъезда за бутылкой пива пообещал помочь. На следующий день он разложил перед онемевшим Алексеем, словно сложный пасьянс, несколько медицинских карт.

— Полностью безнадежны, — торжественно и даже с какой-то гордостью произнес Витек. — Хоть что с ними делай — ноль. Все не замужем или разведены. Выбирай.

Савинов с сомнением оглядел стол.

— Ты уверен? — осторожно поинтересовался он.

— Ну, знаешь… — оскорбилось светило. — Если ты сумеешь кого-то из них осчастливить, я… Во! Буду о Нобелевке орать на каждом углу. Тебе, естественно…