Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром

«Я могу ею гордиться», — подумал Аскер, плотнее прижав к груди пачку документов.

Свадьба была назначена на второй день месяца кутастеф. По всей столице и ее окрестностям закипели примерно такие же приготовления, что и к празднеству по случаю взятия Фан-Суор, только в гораздо большем масштабе. Для этих целей из королевской казны было выделено пятьдесят тысяч леризов, а уж сколько народу принимало участие в подготовке — и не сосчитать. На радостях король даже объявил амнистию для заключенных, совершивших мелкие преступления.

— Наконец-то в Паореле впервые за много лет будет вдоволь воров и забияк! — сказал Моори, когда услышал об этом мудрейшем решении короля.

Аскер вновь отвлек Зинтир от ее основной деятельности, чтобы возобновить свои занятия аргеленским и броглонским языками. Он совершенствовался настолько быстро, что Зинтир непрерывно краснела, старые Филана и Линекор качали головами, а Моори ходил черный как туча: он не мог взять в толк, который из дьяволов Ранатры так намертво вколачивает в Аскеровы мозги слово, произнесенное один раз. Но дело тут было не в Ранатре и не в дьяволах, а всего лишь в совершенном умении управлять своей памятью, которая у Аскера и так было чересчур хороша, а Кено своими мудрыми советами сделал ее еще лучше.

Фаэслер Сарголо не находила себе места. Просторные комнаты ее особняка казались ей слишком тесными, а в южном ветре, несшем с моря свежесть, ей чудился зной пустынь. Она, как дикий зверь, металась по дому, судорожно сжав кулаки и до крови впиваясь когтями в ладони. Бессонная ночь навела круги под ее лучистыми глазами, и Фаэслер со злобой оглядывалась на все зеркала, мимо которых ей доводилось проходить. Сколько раз она заставляла себя сесть и спокойно обдумать создавшееся положение, но все напрасно: неведомая сила, что ворочалась в ее душе, каждый раз путала мысли, которые Фаэслер пыталась как-то упорядочить, и железными тисками сдавливала горло и сердце. Фаэслер хотела рыдать, в слезах излить свою муку, но слезы, как назло, лились внутрь, свинцовыми каплями падая в душу, а глаза высохли, как солончаки Скалара.

Фаэслер выбежала на балкон, хватая ртом воздух, и оглянулась кругом. Закатное солнце светило прямо в глаза, вытравливая мозг, и полированные крыши домов стократно отражали его свет. Крики птиц над Паорелой резали слух, а шум и запахи большого города лезли в уши и в нос, вызывая желание стать глухой и слепой ко всему, что происходит в мире. Нервы, натянутые, как струны, грозили порваться в любой миг. Фаэслер подумала, что состояние, в котором она пребывает, больше похоже не на страдания неутоленной страсти, а на муки погребенного заживо грешника.

Наконец после изнурительной душевной борьбы Фаэслер поняла, что близка к сумасшествию и что ей самой не справиться. И она решила обратиться к помощи Сезиреля. Она написала ему записку с просьбой приехать и стала ждать.

Карета Сезиреля подкатила к ее дому уже тогда, когда солнце спряталось за верхушки деревьев на горизонте. Старый жрец кряхтя вылез из своего экипажа и, опершись на посох, инкрустированный перламутром, вошел в дом. Он любил разыгрывать из себя дряхлого старца, согбенного под тяжестью забот, но на самом деле сил у него было побольше, чем у многих.

Куртизанка встретила своего наставника приветливо и спокойно, но Сезирель сразу подметил нездоровый блеск ее глаз.

— Что с вами, дочь моя? — участливо спросил он.

Фаэслер пристально посмотрела на Сезиреля, давая понять, что разговор будет откровенным, — пожалуй, даже слишком.

— Господин Сезирель, я должна вам все рассказать, — начала она. — Я попала в ситуацию, с которой мне самой не справиться, и я надеюсь, что вы мне поможете. Обещаю вам заранее, что ваша помощь будет щедро оплачена, да и вы сами, как ловкий политик, сможете кое-что извлечь для себя из этой услуги.

— Я вас слушаю.

— Недавно у меня было нервное расстройство… Я долго не появлялась в обществе и… Да кому и знать об этом, как не вам: я ведь приглашала вас, и ваши душеспасительные беседы мне очень помогли.

— Я боюсь, что не долечил вас, дочь моя.

— Нет, господин Сезирель. Все прошло, как нельзя лучше, но, понимаете, причина моего расстройства… она имеет две ноги.

— Так все, что я думал, было неверно? Значит, это не переутомление, не влияние луны, не туманы? Фаэслер, скажите честно: вы знали причину вашей болезни, когда обратились ко мне за помощью?

— Да, господин Сезирель, я тогда солгала вам, сказав, что не знаю, в чем причина. Но когда я назову ее вам сейчас, вы поймете меня. Все дело в господине Аскере, — Фаэслер сделала усилие над собой. — Тогда он отверг меня.

Сезирель кивнул.

— Понимаю: это ранило ваше самолюбие, но рана была бы еще глубже, если бы вы признались в своем поражении постороннему лицу. Что же заставило вас сделать это признание теперь?

— Все оказалось не так просто. Аскер, приехав из Корвелы, признался мне в любви.

Сезирель хихикнул.

— И вы ему поверили? У меня по поводу господина Аскера бо-ольшие подозрения…

— И вы поверили бы, господин Сезирель, если бы видели его! — воскликнула Фаэслер. — Он был невероятно убедителен. Я даже и мысли допустить не могла, что он лгал. Сомнения появились позже.

— Ну-ка, ну-ка, — потер ладони Сезирель.

— Вчера я пригласила его к себе домой, рассчитывая на победу. К тому же, у меня было одно задание… — Фаэслер замялась, но, подумав, что терять ей нечего, сказала:

— Ладно, начистоту так начистоту. Я — агент Аргелена.

Фаэслер внутренне сжалась в комок, ожидая реакции Сезиреля.

Сезирель фыркнул.

— И это вы говорите мне, дочь моя? Я давно это подозревал! Да вам самой судьбой предназначено быть аргеленской шпионкой, и я больше удивился бы, если бы вы ею не оказались.

— Как же так? — изумилась Фаэслер. — Что же выдало меня, господин Сезирель?

— Ничто, дочь моя, просто у жрецов Матены, особенно у верховных, особое чутье на шпионов. Так что там с вашим заданием?

Фаэслер дрожащим голосом рассказала Сезирелю о визите Аскера накануне, поминутно прерываясь, чтобы приложиться к флакону с нюхательной солью.

— Аскер ушел, а я с тех пор не нахожу себе места. Я погибла, господин Сезирель! Я влюблена!

Сезирель помолчал с минуту, переваривая сказанное. Он знал Фаэслер Сарголо не первый год, и, по его мнению, это была не та женщина, которая могла бы в кого-то влюбиться.

«Как это ее угораздило?» — подумал он. — Вам, дочь моя, следовало бы обратиться не ко мне, а к господину Гаорину: ведь это его специализация.