Людмила Астахова - Дары ненависти

«Очень смешно! – Шутки про змеиные хвосты леди Янамари порядком надоели. – Грешно смеяться над беспомощным человеком, злонамеренно лишенным дара речи».

От ролфи шел настоящий жар, и ничто так быстро не согревает, как тепло живого тела.

«Моя Джоэйн, хоть и шипела, но из-под бока выползать не торопилась. А сначала – да, веревкой привязывал, чтобы не сбежала».

От воспоминаний Эйккена шуриа частенько бросало в дрожь. А еще говорят, что одержимее диллайн никого не бывает. Вот живой… то есть покойный, пример подлинной одержимости – века прошли, а он каждый день думал о своей «гадюке». Любил, как, должно быть, способны любить одни лишь ролфи – раз и навсегда.

Где ты, неведомая Джоэйн, жена бешеного эрна, мать маленького ролфи – прародителя всех Янамари? Давным-давно стала ты рекой или озером, проросла кустом орешника или улетела в теплые края стаей малиновок. Потерялся твой призрачный след среди равнин и холмов Джезима, дух твой влился ручейком в полноводную реку Великих Духов, и сама ты ныне тоненькая ниточка в ткани бытия этого мира.

Джона сама не заметила, как заснула самым обычным сном, согретая ролфийкиным теплом, убаюканная стуком ее сердца. И привиделись ей туманные долины, трава, покрытая инеем, перекрученные ледяными ветрами деревья и свирепые волны, бьющиеся о скалы. А когда шуриа снится Остров – это всегда к чему-то особенному происходит. Родина – она просто так не снится.

Говорят – там самое высокое небо, говорят – там самая сладкая вода, говорят – там даже умирать легко… Жди меня, Шанта. Я вернусь…

Морайг создавала своих детей-ролфи не для спокойной жизни, а для битв. И неважно, с кем предстояло драться: с врагами ли, с дикими зверьми, волнами или неурожаями, холодом и вечными ветрами Островов, долгой-предолгой зимней ночью, снежными бурями или затяжными дождями – ролфи дрались. В противниках у волчьего племени недостатка не было никогда. Но Серебряная Луна дала своим детям и силы для того, чтоб противостоять всем этим напастям. Всем ролфи, женщинам тоже. Разве способна хрупкая и слабая выносить и выкормить здоровых детей? Разве сможет она управиться с наделом и скотом, пока муж воюет? Кто починит крышу, кто распашет усеянное камнями поле, кто выведет утлую лодку на ледяной простор моря Кэринси, чтоб наловить рыбы? Кто, как не ролфийка, вынесет своего мужа с бранного поля, перевяжет ему раны – и отомстит за него, если больше некому? Кто вырастит сыновей, достойных носить имена отцов? Испокон веков множество ролфийских женщин следовали за войском и наравне с воинами переносили все тяготы завоевательных походов. А позже, во времена поражений и утрат, кто оборонял последние бастионы без надежды на жизнь и победу? И кто под властью завоевателей сохранил кровь ролфи и веру ролфи, не позволил диллайн восторжествовать окончательно? Только мертвый побежден навсегда, а ролфийская женщина создана для того, чтоб выживать. И взращивать грядущую победу на горьких полях поражений. Мужам пристала доблесть, а женам – стойкость, но терпеть лишения, без устали шагать по много лайгов в день, спать урывками и голодать равно способны и те и другие.

О нет, Грэйн и в голову не пришло бы слагать в честь ролфийских дев и жен этакую хвалебную сагу. Все перечисленное было настолько в порядке вещей на Островах, что никто из детей Морайг не счел бы подвигом… ну, к примеру, то, что после всех убийственных приключений минувшей ночи эрна Кэдвен проспала всего часа три – и проснулась абсолютно здоровой и отдохнувшей, разве что грязной и голодной, как настоящая волчица. По правде, с несказанным удовольствием сейчас ролфи умяла бы, например, целого кабанчика, не побрезговав и хрящиками, чтоб потом еще неделю обходиться сухарями и не страдать от этого. Но раз столь необходимого ей мяса нет, и сухарик пойдет впрок. И шуриа поесть тоже не помешает.

Но прежде надобно обиходить беспомощную пленницу и прибрать стоянку. Потому как первым утренним впечатлением Грэйн была мысль о том, что она заночевала в выгребной яме. Ролфи приподнялась на локте и сморщила нос, впервые в жизни пожалев, что у нее еще при рождении не отшибло нюх. Ночное возбуждение схлынуло, бешенство, насытившись вражьей кровью, отступило. Шуриа уже не спала: моргала и страдальчески кривила губы.

– Ну, право же, графиня, – вздохнула Грэйн и прочистила горло – голос у нее спросонья сел окончательно, и ролфи поневоле рычала. – Не думайте, что мне так уж приятно причинять вам все эти неудобства. Ночевка на свалке и мне тоже удовольствия не доставляет. Однако вы живы и, смею надеяться, провели ночь в относительном тепле. Поверьте, это уже немало в нашей с вами ситуации.

Ролфи потянулась и встала, с наслаждением похрустев суставами. Ночная охота на пределе дарованных Морайг сил – что может быть лучше для того, чтоб вспомнить, кто ты есть и зачем пришла в мир под тремя лунами?

– Сегодня мы будем отдыхать. Я приберу здесь все, нагрею воды, и мы устроим легкую помывку, а тем временем просохнет одежда… Хм… Внизу есть ручей. Я отнесу вас умыться и оправиться.

И уже подхватывая добычу за плечи и под коленки, Грэйн не удержалась от замечания:

– Знаете, леди Янэмарэйн, вы поразительно приятная собеседница… когда молчите. Вот как сейчас.

До сих пор Джона видела свою похитительницу либо в полутьме трюма баржи, либо в ночном сумраке, не имея возможности разглядеть ролфийку как следует. А ведь по-своему та была красивой. Той самой недоступной для низкорослого существа красой, которую не купить за деньги. В окружении рослых диллайн и не менее статных полукровок щуплая шуриа всегда чувствовала себя то ли выродком, то ли редкостной зверушкой. Бранд, который при желании мог завязать узлом кочергу, и Аластар, голыми пальцами вынимающий из доски неправильно забитые гвозди, относились к маленькой женщине очень бережно, опасаясь неловким движением причинить вред. Не очень-то приятно чувствовать себя фарфоровой статуэткой. Того и гляди обложат ватой и спрячут подальше в шкаф.

Эрна же Кэдвен являла собой полную противоположность своей пленнице. Высокая, сильная, мускулистая, но при этом очень женственная. Такими, наверное, и должны быть девы-воительницы из старинных сказаний. Даже характерные шрамы на спине у Грэйн вписывались в этот образ. Она же служила в армии, а там за малейшую провинность полагается порка. Сочувствовать Джона не стала, но и злорадствовать тоже. Такова жизнь. И, пожалуй, не нашлось такого дела, какое оказалось бы ролфийке не по плечу. Она так ловко хозяйничала на стоянке, будто всегда только тем и занималась, что обустраивала неказистый походный быт. Теплая вода, легкая помывка и скромный завтрак – это хорошо, просто замечательно.