Людмила Астахова - Дары ненависти

Шуриа была живой. Грэйн специально иногда останавливалась и проверяла, дышит ли оттягивающая ей плечо графиня, клацает ли в ответ зубами, бьется ли медленное змеиное сердце? Если эрна Кэдвен и боялась чего-то под тремя лунами больше, чем позорной удавки, так это возможности потерять бесценную пленницу именно сейчас. Воистину, это была бы очень злая шутка богов – лишиться добычи из-за проклятия, некогда наложенного ролфийкой. Но разве могла Дева Сигрейн предположить, что когда-нибудь какой-то ролфи некая шуриа окажется столь дорога, что мысль о ее смерти будет повергать дочь Морайг в священный ужас? Да скорее луны упадут на землю!

Однако луны оставались на месте, земля не разверзлась под ногами, и море не накрыло вершины Оддэйновых Столбов – а эрна Кэдвен тем не менее, содрогаясь, ловила стук сердца проклятой Третьей и с трудом удерживалась, чтоб не щупать графиню за ляжки через два шага на третий. Иного способа проверить состояние добычи у Грэйн пока не было. Нужно было непременно дойти до перелеска, где притаилась в укромной лощине у ручья кибитка перебитых ролфи бродяг. Во что бы то ни стало дойти. И шуриа донести.

И Грэйн торопилась, как могла, пытаясь ускорить шаг и не упасть по дороге. Графиня, прежде почти невесомая, потяжелела раза в четыре. Натертые и уставшие ноги ролфийки гудели и скользили, а глаза закрывались сами собой. И ей казалось, что быстрей она пешком до побережья дойдет, чем дотащится уже до этого словно зачарованного перелеска.

Грэйн остановилась, переводя дух, и подумала, а не переложить ли пленницу на другое плечо? Но если силы оставят эрну Кэдвен именно в этот момент? Если она уронит графиню в грязь – и не сможет поднять больше? Ролфи тяжело выдохнула, еще раз беспокойно проверила, по-прежнему ли теплые ноги у леди Янэмарэйн или же померещилось, – и похромала дальше.

Последние эдме до спуска в лощину Грэйн уже почти не помнила. Все сливалось перед глазами в одну сплошную серо-коричневую пелену, пот заливал лицо, а дыхание никак не хотело выравниваться. Болели ноги, болело горло – да в общем-то, все болело. Нужно ли удивляться тому, что, практически уткнувшись в борт повозки, ролфи не сразу даже сообразила, что – дошла. Дошла и змею донесла. Живой. Теплой… хм… ну, относительно теплой.

Сил на то, чтоб разводить огонь на месте костровища бандитов из беспорядочно сваленных рядом сырых веток, у эрны Кэдвен уже не было. Как и на то, чтоб оттаскивать подальше труп третьей разбойницы, которую ролфи бесшумно настигла именно здесь, на краю поляны – потому и нашла это укрытие и неожиданные, но весьма нелишние трофеи. Грязь здесь, конечно, изрядная… только народ безнадежный и распущенный, населяющее Синтаф трусливое племя с порченой кровью, забывшее имена предков, может так гадить под себя. Если до этого в глубине души эрны Кэдвен и нашлось бы место отголоскам сожаления о том, что именно ей пришлось замарать свое оружие в крови синтафских нищих бродяг, то теперь… Если она и сожалела о чем-то, то только о том, что для них все случилось слишком быстро. Ролфи никогда не были любимыми детьми сизой луны – Глэнны, но это нисколько не мешало им относиться с великим почтением к земле, пусть скудно и нехотя, но все-таки одаривающей их своими плодами. Синтафцы зажрались в своем изобилии. Сколько отличных плодородных земель, сколько полей и лесов – и как равнодушно они всем этим пренебрегают! Что стоило бы обложить кострище камнями или собрать хворост вместо того, чтоб рубить зеленые ветки? Отчего не зарыть за собой наваленное чуть ли не посреди поляны дерьмо? Жрать, испражняться и спать в одном месте… не веревки они заслуживали и уж тем более не священной казни, а утопления в собственных нечистотах.

И если не диллайн повинны во всем этом, то кто же?

«Я очищу здесь все… – подумала Грэйн. – Непременно очищу. Завтра. Сегодня… когда проснусь. Отстираю одежду, починю эту повозку и вычищу мула. Но сперва…»

Дары богов надобно принимать с почтением и благодарностью и не воротить нос даже от столь… неаппетитного их оформления. Но сейчас – спать, спать… Бродяги не выбрали бы для своего лагеря место незащищенное и всем известное. Значит, остается лишь положиться на богов, потому что начертать защитные руны она сейчас тоже не смогла бы.

У костровища была устроена импровизированная лежанка. Разумеется, чистым и благоуханным это ложе не было, но измученной ролфи уже, похоже, отказывал нюх. Торжественно пообещав себе, что, как только проснется, устроит не только стирку трофеев, но и походное омовение для себя и пленницы, Грэйн решила довольствоваться пока тем, что есть. По крайней мере, тут было относительно сухо. А чтоб змея не замерзла и, не допусти Морайг, не подохла, пока Грэйн спит, ролфи решила улечься с ней рядом. В конце концов, будет греть шуриа теплом собственного тела, если больше ничего нет.

Ролфийка положила пленницу на что-то вроде подстилки и сказала Джоне серьезно, почти зло:

– Боги видят, что ты сейчас – самое дорогое, что у меня есть, шуриа. Боги знают. Я не позволю им тебя забрать, пока я все еще ролфи. Ты не умрешь. Даже и не мечтай сбежать вместе с ночью.

В темноте ее глаза светились зеленым, как у настоящей волчицы. И как волчица, Грэйн подняла голову к небу, чтобы с нескрываемой угрозой сообщить лунам:

– Ты все видишь, Локка. И ты, Морайг. Она моя.

И только потом эрна улеглась рядом и притиснула графиню к себе, так чтобы голова Джоны оказалась на ее правом плече.

В могучем, совершенно неженском захвате шуриа едва не задохнулась. Великие духи, какое унижение – исполнять обязанности живой игрушки, вроде тех, которые дети любят брать с собой в постель. У Раммана был шерстяной котенок, до сих пор бережно хранимый Джоной в специальном сундучке вместе с крошечными распашонками и чепчиками. У Идгарда имелся другой любимец – медвежонок из кусочков кроличьего меха.

«А у нашей доброй эрны – маленькая змейка», – расхохотался призрак.

Эйккен «прилег» прямо в кострище. Развалился, точно на пуховой перине, и принялся разглядывать бледные предрассветные созвездия.

«Ты на девичью выю не примеривайся, все одно не дотянешься. Она спит, и ты спи, Джони. До Ролэнси путь долог».

Не иначе, издевался вредный пращур. Попробуй тут уснуть, если от ролфийки несет свежим потом и чужой кровью, а еще во сне она поскуливает, совсем как спящая собака, взрыкивает, вздыхает, подергивает руками-ногами. То ли бежит куда-то, то ли ловит кого-то.

«Ага-ага! Скользких шурий – за хвост», – охотно подтвердил дух.

«Очень смешно! – Шутки про змеиные хвосты леди Янамари порядком надоели. – Грешно смеяться над беспомощным человеком, злонамеренно лишенным дара речи».