Магнолия императора - Лю Ляньцзы
Нежно поглаживая его виски, я спросила:
– Сылан, ты о чем-то сильно переживаешь?
– Хуаньхуань, ты всегда такая заботливая и внимательная. Может, попробуешь угадать, что меня тревожит?
– Правитель всегда переживает за свою страну, поэтому вас тревожат государственные дела.
– Ты права. Гарем тоже часть нашей страны, поэтому я должен заботиться и о нем.
Я уже догадалась, на что он намекал. Возможно, ему совсем не хотелось делать то, что он должен был сделать, и он надеялся, что я начну его переубеждать.
Прохладный ветер, дувший с озера, приносил с собой кваканье лягушек и теребил подол моей юбки.
– Императрице тяжело управляться с гаремом в одиночку, – сказала я. – Ей необходима помощница, которая возьмет на себя часть ее ноши.
– Кого ты предлагаешь?
– Матушка-наложница Хуа много лет помогала императрице управлять гаремом. К тому же… – Я нерешительно замолчала, но потом продолжила свою мысль: – Она вряд ли как-то связана с тем, что натворила гуйпинь Ли. Если вы слишком долго будете к ней холодны, боюсь, про вас пойдут кривотолки. Что касается ее чрезмерной жажды власти, то вам не стоит беспокоиться, думаю, после наказания она будет намного сдержаннее.
Сюаньлин задумался над моими словами, а потом притянул меня к себе и крепко обнял.
– Я беспокоюсь, что она еще не раз тебя обидит. Но ты не бойся, я буду тебя оберегать.
Я положила голову ему на плечо и тихонько сказала:
– Ради императора я готова терпеть любые обиды.
Вот и получалось, что то, что происходило на банкете, было заранее поставленным спектаклем… Я мельком взглянула на императрицу. Думаю, что у нее сейчас голова болела сильнее, чем у меня или Мэйчжуан.
После окончания банкета гости стали потихоньку расходиться.
Проходя мимо наложницы Цао, я остановилась и прошептала:
– Сестрица, я хотела кое-что спросить. Ты ведь все время прятала бумажку с названием танца в своем рукаве? – Я мило улыбнулась, хотя в глазах не было ни намека на улыбку. – Ты ведь хотела, чтобы именно я исполнила «Танец встревоженного лебедя».
Цао взяла свою служанку под руку и совершенно спокойно сказала:
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, сестренка Чжэнь.
Я подняла глаза к темно-синему небу, на котором не было ни облачка.
– Ты очень умна, сестрица, – похвалила я Цао. – Ты знала, что стихотворение не произведет впечатления без танца. А я еще удивилась, почему это наложницу Хуа потянуло к стихам, если раньше она не любила читать. Стихи, написанные наложницей Мэй с любовью к императору Тан Сюаньцзуну, не смогли тронуть его сердце и вернуть его благосклонность, но зато помогли фэй Хуа растрогать императора Сюаньлина. Если бы душа наложницы Мэй узнала о том, что старания старших сестриц увенчались успехом благодаря ее стихам и танцу, она была бы счастлива.
Цзеюй Цао сухо улыбнулась:
– Сестренка, ты можешь говорить что хочешь. К сожалению, я не умею красиво говорить, поэтому не хочу с тобой спорить. Кажется, у тебя в ближайшее время будет несколько свободных дней, так почему бы тебе не позаботиться о жунхуа Шэнь и ее ребенке? Император переживает за них гораздо больше, чем за других.
Глава 26
Под ярким солнцем от нефрита поднимается дымок [156]
Наложница Хуа вновь наслаждалась высоким положением, а наложницы Цао и Мэйчжуан радовались вниманию императора. Сюаньлин несколько дней не приходил ко мне в павильон Ифу, и хотя он предупредил меня заранее, я все равно грустила.
Дни становились все длиннее. После обеда стояла невообразимая безветренная жара. Солнце палило так, что его лучи, отраженные от отполированного до блеска пола, слепили глаза. В Ифу закрыли все двери, а окна занавесили бамбуковыми шторами. Благодаря этому в помещениях было прохладнее, чем на улице. Как бы мне хотелось, чтобы можно было спастись от жары, просто закрыв двери. Около кушетки стояли большие, украшенные перегородчатой эмалью кувшины, в которых стояли ледяные скульптуры. Они постепенно таяли, и когда кусочки льда соприкасались друг с другом, раздавался негромкий «динь».
Я лежала на кушетке на тонкой циновке из бамбуковых волокон. Она немного холодила кожу, и это было приятно. Из-за духоты меня клонило в сон. Я почти уснула, но тут вдруг вздрогнула всем телом и ощутила распространяющийся по коже жар. Я перевернулась с боку на бок и недовольно скривилась: моя шелковая одежда полностью промокла от пота. Волосы на лбу и на висках тоже были сырыми и неприятно липли к коже.
Пэй и Пинь старательно обмахивали меня веерами. Ветряное колесо усердно крутилось, создавая потоки воздуха, но так как оно стояло в закрытой комнате, меня обдувало то теплом, то прохладой.
Я прикрыла глаза и снова задремала. За окном стрекотали цикады. Звук то раздавался где-то поблизости, то удалялся. Он навевал сонливость, но не давал спокойно поспать.
Я недовольно похлопала по циновке и пробурчала сквозь сон:
– Пошли кого-нибудь в сад, пусть поставят ловушки для цикад. И сходи к служащим Министерства двора, пусть пришлют свежий лед.
Цзиньси, стоявшая в стороне, сказала «слушаюсь» и ушла выполнять приказы.
Повернувшись к стене, я быстро уснула. Когда я проснулась, я заметила, что на улице стало гораздо тише. А еще меня обдувал приятный прохладный ветерок. Видимо, служанки стали размахивать веерами посильнее. Я довольно промычала и сказала:
– Ох, хорошо! Размахивайте посильнее.
– Слушаюсь, – сзади раздался знакомый шепот.
Когда я услышала голос Сюаньлина, сон как рукой сняло. Я быстро повернулась и села. Так как во сне я постоянно ворочалась с боку на бок, одежда и волосы у меня были в полном беспорядке. Шпильки в виде сапфировых стрекоз, которые удерживали мои волосы, рассыпались по всей кушетке. Мне стало ужасно стыдно из-за того, что император увидел меня в таком виде. Я второпях стала поправлять одежду, первым делом прикрывая грудь.
– Ваше Величество, вы решили надо мной подшутить? – обиженно спросила я.
– Я просто узнал, что в последние дни ты плохо спала. Это ведь из-за ночной духоты? Я решил прийти и лично обмахивать тебя веером, чтобы ты могла хотя бы немного поспать.
Меня тронул этот знак внимания. Несмотря на то что его фавориткой вновь считалась наложница Хуа и несмотря на то что ему надо было заботиться о беременной Мэйчжуан, он все равно дорожил мной.
Стоило об этом подумать, и узел на душе сразу немного ослаб.
Я хотела подняться и поприветствовать императора как следует, но он удержал меня и сказал:
– Тут
