Янина Жураковская - Хранители времени

— Среброцветень, — немедля отозвался лесовик. Яна напряглась, сделав стойку фокстерьера перед лисьей норой, и одними губами повторила: «Среброцветень».

— Сколько? — хищно ощерился Идио.

— Десяток.

— Пучок.

— Половину.

— Два.

— Половину и… што-о-о? — глаза дедка округлились. — Шта эта за торг за тако-ой?

Ежики, тишком подбиравшие с травы бренные останки нашего завтрака, сердито встопорщили иголки. Зима невнятно проворчал что-то, судя по тону — одобрительное.

— Мы — бедные Хранители, — Идио, как мог, втянул пухлые щеки и живот и скорчил скорбную мину, — никто нас тут не любит, а жрать так хочется, что переночевать негде! Два пучка за екземплярь редкой травки! Два, кто больше? Я слышу три?

— Да на, подавись, волчья пасть, брюхо бездонное… — заворчал лесовик, доставая откуда-то из-за спины два пучка невзрачных продолговатых листочков.

Янины руки заметно дрожали, когда она принимала травяные букетики. Зима подался вперёд, буквально поедая листья глазами. Я откровенно недоумевал. А лесовик вдруг усмехнулся в бороду.

— Ну, слава те, Свароже, сподобил… кажись, впрямь те, шта нать. Благодать! Листы в тряпицу заверни, девонька, на солнушке не держи, травка и не повянет… Ну-ка, цыпа… цыпа-цыпа-цыпа…

Лесовик поманил к себе кустик, который тотчас подбежал к нему, ластясь, как котёнок. Тихий хруст — и маленькая веточка перекочевала в заскорузлые ладони старика. Он молодецки спрыгнул с гриба и поклонился нам в пояс. Ёжики, как по команде, выстроились в шеренгу, встали на задние лапы и торжественно отдали воинский салют. Только глумливое выражение серых морд не позволило моей челюсти отвиснуть до уровня пуза; я сидел, так что ниже просто некуда было. Кустик бочком подобрался к Яне и робко подёргал её за рукав. Сестрёнка машинально потрепала лазурку по веткам, и та счастливо затрепетала всеми листьями, только что не мурлыча под Яниной ладонью.

— Нет, негоже так, — старик пожевал губами, задумчиво глядя на кустик. — Уйду я, а вы… млады ще, чаво доброго загубите травку-та… Эй, малец!

Малец? Я привстал от возмущения. Я?!

— Милой, с моё поживёшь, ельфы мальцами покажутси, — махнул рукой лесовик. — Путлянку семицветную сплести могёшь? Весёлку Аршанову ежели по-вашески, по-мажески. Могёшь аль нет?

Ключ тихо звякнул. "Аршанская Радуга — пространственно-трансформационные чары, — охотно подсказала память, — позволяющие переводить объёмные предметы в плоскостные изображения с сохранением всех свойств и качеств (см. "Создание четырёхмерных коконов"). Жизненный цикл подвергнутых чарам растений и животных не прекращается. В арсенале боевых магов (см. "Техники слияния с артефактами"), в косметической магии (см. "Магические татуировки"). Классический вариант предполагает замыкание кокона на кодовое слово для упрощения операций по внедрению/извлечению объекта. Девятый уровень согласно стандартной классификации; рекомендовано налагать на удалённый объект из-за спорадически возникающих побочных эффектов, как то…"

Никогда не боялся пробовать себя в новом деле, но, прикинув, что описание указанных эффектов займёт полтора-два листа, я ощутил, что слишком уважаю создателей Знака, дабы пренебрегать их добрыми советами.

— Лучше я стишки прочту, — без особой надежды предложил я. Ежики презрительно зафыркали.

— Пред подруженькой варакушкой разливатси бушь, — обрубил лесовик. — А ноне меня слушай: лови два-пять ниток, вяжи их ромашкою… — Я не потрудился даже сделать вид, что понял. Кустистые брови дедка угрюмо сошлись в одну линию. — Эхма, доля наша тяжкая… Досель ты как волшебствовал-та, отроче?

Я вздохнул. Если у Яны в голове шелестела страницами энциклопедия юных ведьмаков, в моей, должно быть, сидел хитрющий словарь магии. Он делился знаниями, но и ловко прятал то, чего мне знать пока не следовало. А иные странички оказывались пустыми, и по всему выходило, что заполнять их придется мне самому. Так что колдовал я вслепую. Что было надо, то и делал — не задумываясь и полагаясь на любимый славянами «авось». Потому что стоило задуматься, и, хоть тресни, выходили взрывы и пожары.

— Ну щожь… сталбыть, будем чародеюшку вашего вразумлять, — постановил старичок. — Глазки ты лазурны прикрой… прикрой, да, а таперча гляди. Не пред собой, а будто в сторонку… — лесовичок махнул рукой. Мышка высунулась из всклокоченной бороды где-то в районе стариковского уха и согласно пискнула. — Зришь ли, отрок?

Я расфокусировал взгляд и замер. Пространство вокруг было пронизано полупрозрачными трепещущими нитями; одни колыхались свободно, другие сплетались собой в плотные жгуты и тончайшие паутинные сети. Небо слепило золотом, птичьи трели повисали в воздухе затейливыми алыми кружевами, трава под ногами напоминала россыпь драгоценных камней, а деревья, обступавшие поляну, казались сотворенными из плотного серебристого тумана. Лесовик неожиданно предстал зелёно-коричневым облачком, от которого во все стороны тянулись длиннющие ложноножки. На месте Зимы и Идио плясали два симпатичных багрово-черно-золотых смерчика; вампирий был на порядок шире и выше, знакомая сине-алая нить обвивала его от зева воронки до хвостика, а другая нить, такая же, но тоненькая, соединяла с…

На миг я зажмурился. СВЕТ. Чистый, незамутнённый Свет, по недоразумению принявший очертания Яниной фигурки. Она сияла. Она ослепляла. Пряди длинных почему-то волос отливали то травяной зеленью, то полуденной синью, ушки были длинными и остренькими — точь-в-точь такие рисуют на картинках эльфам. "Оп-па! Какое, ringwu nyort, внутреннее художественное пространство! — мысленно охнул я. — Понятно, почему Вовка, дивнюк белобрысый, на неё клюнул!.. Но… если это — ведьмуська, то как я выгляжу со стороны, а?!"

— Как-как… фигак, — пробурчал лесовик. — И откель токмо тянут желторотиков-то! Истинно собака на заборе… Не зевай, отроче! Десять ниток к себе стягуй, да вяжи ромашкой… не шуткуй, посолонь загибай! Усе чары посолонь вяжутси, противу токмо нежить немертвая волшебствует!.. Держи таперча, да на куст кидай… Шибче затягуй!

Стоило чуть ослабить хватку, как нахальные нити удирали из «рукоделия». Я ловил их, запихивая обратно. Нити упрямились и запихиваться не хотели. Пот градом катился по лицу и капал с кончика носа, я кряхтел и пыхтел, ободряя себя тем, что за последние две минуты узнал о магии больше, чем за всю предыдущую жизнь.

— Сил тяготу чуешь ли? — ехидно спросил лесовик. — Знамо, усё верно сладил. Таперча не спи, а на сеструньку усё лепи. Не шуткуй, отроче, на плечо лепи!

— Да на хрен он мне сплющился?! — заволновалась остроухая фигурка.