Янина Жураковская - Не за Свет, а против Тьмы

Июльский полдень золотой сияет так светло…

Л.Кэррол "Алиса в стране чудес"

Говорят, в сухом климате жару переносить легче. Ничего подобного.

Кубанский июль - нечто невообразимое.

Столбик термометра даже ночью не падает ниже +300 по Цельсию, а днём запросто подскакивает до сорока. Солнце печет так, словно ничего не желает больше, чем выжечь всех назойливых человечишек с лица земли. Дрожащий раскалённый воздух похож на бесцветное желе. Ни шелеста трав, ни птичьих голосов. Ни ветерка, ни дуновения. Только стрекочут без умолку невидимые кузнечики.

Когда едешь по шоссе на скорости сто - сто двадцать километров, это незаметно, но стоит только остановиться и выйти из машины - обдаёт таким жаром, что хочется пригнуться, как в бане, когда поддают пару.

Ад наяву.

Жара оглушает. Ошеломляет. Сводит с ума. И это не плод воспаленного воображения, а вполне достоверный факт.

Я редко беру попутчиков. Паранойя, взращенная на ежедневных сводках новостей, газетных статьях и американских боевиках, заставляет в каждом симпатичном загорелом парне с рюкзаком видеть маньяка-убийцу, интеллигентного вида мужчине - очередного доктора Чикатило, а седеньком дедушке с ведёрком - Ганнибала Лектора. А тёток, девушек и баб не беру… просто не беру и всё.

Но эта девушка была другой. Во всём её облике сквозила какая-то неуловимая чуждость, ей хотелось крикнуть: "Это место не твоё!". Она напоминала экзотический цветок, подхваченный неведомым ветром и брошенный на пыльную степную дорогу. Яростное пламя волос (почему-то я ни на миг не усомнилась, что цвет натуральный), фигурка изящная, но отнюдь не хрупкая - это было изящество хлыста, изящество стального клинка, - и осанка, которую обычно называют "метлу проглотила". Никогда не могла отделаться от мысли, что выработать такую осанку можно, только лет десять проносив стальной корсет.

Она не стояла, "голосуя", а неторопливо шла по обочине, но надо было видеть, как она шла. Да что там - шествовала, словно аристократка в надцатом поколении на приёме у английской королевы. На ней был голубой сарафан в крупный черный горох, широкополая соломенная шляпка с голубыми цветочками и изящные сандалии с высоким переплётом. Тоже голубенькие.

А на плече висел зачехлённый футляр со скрипкой.

Наверное, этот футляр и заставил меня надавить на тормоза. Взвизгнули шины и старушка "Лада", обиженно крякнув, остановилась точно рядом с девушкой. Зной тут же протянул обжигающие пальцы в салон. Степка, огромный, черный как сажа кот породы "дворовый свирепый", недовольно завозился сзади и зашипел. Я перегнулась через пассажирское сидение и открыла дверь.

- Подвезти?

Поля шляпки затеняли верхнюю часть её лица, но пристальный изучающий взгляд незнакомки я ощутила всей кожей.

- Если вас не затруднит.

Она говорила с еле заметным акцентом: вроде бы и правильно, но как-то не так. Значит, я угадала.

- Клади свою подружку назад и садись. - Меня буквально окатило недоумением. - Я про скрипку.

Девушка посмотрела на Степана (даже не видя его, я знала, что лохматый мерзавец распушился, дугой выгнул спину и поднял переднюю лапу с выпущенными когтями, наглядно демонстрируя, какая судьба ждёт несчастную скрипку), чуть помедлила и села в машину, пристроив футляр на коленях. Захлопнула дверь, перевела взгляд на меня и улыбнулась. Немного растерянно и даже, пожалуй, вымученно - словно не знала, что от меня ждать и как реагировать ("Поблагодарить? Заорать? Футляром по башке - и в поле?"). Так мне показалось.

Хотя если честно - никогда не умела отгадывать загадки. А интуистику искренне считаю лженаукой.

Навскидку я дала бы незнакомке не больше двадцати - двадцати пяти лет. У неё были тонкие черты лица, задумчивый, углублённый в себя взгляд карих глаз и очень светлая, даже бледная кожа, давно не видевшаяся солнца. Рыжие волосы роскошными волнами падали на плечи, на шее висел странный крест с кольцом. Девушка перехватила мой взгляд и чуть смущённо дотронулась до него кончиками пальцев.

- Катарина, - негромко представилась она.

- Ольга, - кивнула в ответ я. - Тебе куда?

- Пока прря-я-амо, - она почти споткнулась на этом "прямо", сильно раскатив "р" и произнеся ударную гласную как-то в нос. Я попробовала повторить (про себя) и поняла, что проще язык вместо галстука завязать. - А потом я покажу, куда е… где остановиться.

Что-то неприятно кольнуло в груди, словно маленькая иголочка вонзилась прямо в сердце, но, как любой здравомыслящий человек, сызмальства приученный отметать предчувствия, предвидения и прочие глюки, я только передёрнула плечами и поправила сползающие с носа очки. Ласково провела рукой по рулю - у "Лады", как у всякой старушки, трудный характер, подход к ней требуется особый - и машина, словно откликаясь на ласку, тронулась с места почти неслышно.

Через пять минут мне стало не по себе. Через пятнадцать - я начала беспокоиться. А через полчаса была уже полностью уверена, что совершила самую большую глупость в своей жизни. Если не смотреть в сторону, было очень легко забыть, что в машине вообще есть пассажирка. Катарина ни разу не попыталась переменить позу или просто пошевелиться, и была, как видно, из тех, кто может молчать часами, не чувствуя ни малейшей неловкости. Она сидела очень прямо, смотрела перед собой и как будто почти не дышала, вызывая неприятные ассоциации с легендарным сфинксом: обманчивая расслабленность, неподвижность, готовая в один миг взорваться стремительным слитным движением, несущим смерть. Пока не мне, но…

Может, всему виной были чертова жара и разбушевавшееся воображение?…

Я не знала.

А с воздухом творилось нечто странное. Он едва не искрил от напряжения и настолько сгустился, что казалось, взмахни рукой, и на ладони останется мутноватая белёсая плёнка страха и тревоги. Стало тяжело дышать - как перед грозой, хотя на небе не было ни облачка. В затылке противно заныло, руки задрожали, и "Лада" шарахнулась в сторону, как перепуганная курица. Я с трудом выровняла машину и поняла, что если немедленно не сброшу скорость, моим последним пристанищем станет ближайший откос.

Стёпан зафыркал, но Катарина на мои манёвры никак не отреагировала.

На двадцати километрах руки дрожать перестали, а жара радостно окутала меня зыбким покрывалом. Виски словно сдавил железный обруч, по спине потекли струйки пота, и возникло необъяснимое, но очень сильное желание сию секунду притормозить у обочины и вежливо спровадить странную пассажирку.

Если бы я сама не пригласила её сесть в машину…

Время тянулось медленно и неохотно, капало тягучими каплями, как переваренный кисель с ложки. Стёпка чем-то шебуршал на заднем сидении, то и дело взрыкивая, как настоящий тигр, и каждый раз по лицу Катарины словно бы пробегала тень. Она всё ещё сидела неподвижно, но, в очередной раз взглянув на неё, я заметила, что тонкие изящные руки, прежде спокойно лежавшие поверх убранного в чехол футляра со скрипкой, теперь стискивали грубую ткань с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Стёпка глухо заворчал, и в его голосе послышалась нешуточная угроза.