Янина Жураковская - Хранители времени

— Зимка, брось нож! Замри! — "Геройский прыжок лосося" из древних саг мерк рядом с моим — я бухнулась на спину волку, что есть сил вцепившись в мохнатый загривок. Зверь гневно щелкнул зубами и попытался меня стряхнуть, но не тут-то было. — Сидеть! Я сказала, сидеть, с-скотина, так тебя разэтак да перетак! Слушай, что говорят!

— Да, слушай, что тебе говорят, комнатная собачка Хранителей, — поддакнул вампир и, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, по-детски показал Идио язык. Оборотень бешено рванулся вперёд. Я едва не свалилась с его спины, но тут же инстинктивно стиснула ногами мохнатые серые бока. Идио, тонко взвизгнув, присел.

— Поговори мне, Дитя ночи! И не кривляйся, ёлкин дрын, кто здесь старший, я не пойму? А ты!.. Сидеть, волчара блохастый! Идио де Вил, что за рык, что за оскал? Веди себя, как человек, тогда не буду обзыва… Сидеть! Рёбра переломаю! Так-то лучше… — Оборотень, глухо ворча, скалил кинжальные клыки. Вампир молчал, но смотрел недобро. Мне захотелось заорать, или спрятать лицо в ладони, или то и другое вместе, но это было… не по-Хранительски, что ли. — Зим, понимаю, воспитывать тебя уже поздно, да и перевоспитывать затруднительно, но… ах ты, сволочь, я тебе что вчера, то есть, сегодня говорила?! Не смей применять ко мне своё мозгоклюйство! Было такое? Было, то-то тебя дергает и крутит, точно Антона на столе у Гесера. Почаще прикусывай свой язык, слишком он у тебя длинный. В конце-то концов, сколько тебе лет? Триста или три?!

— Р-рряв! Р-рряв! Грооооуууул!

— Ты ещё потявкай, заступничек! Подумаешь, стянули… — уши волка встали торчком, — да, таскать твои пирожки — преступление, но держи себя в руках! То есть, в лапах. А иначе выходит вот что! — я повернула лохматую морду в сторону, дабы волк полюбовался на погибшие пирожки, разбросанные по траве мятые яблоки и продырявленный чайник. Он попытался тяпнуть меня за руку. Вампир презрительно хмыкнул. — Имейте в виду, я поняла, что вы хотели сказать, нелюди. Больше разнимать вас я не намерена, поэтому слушайте и запоминайте. Мы будем жить дружно. Это раз. Не знаю и знать не хочу, что вам вступило в голову. Это два. Но — никаких драк в моё дежурство. Это три. Я ненавижу ксенофобов и межрасовую рознь. Это четыре. Поэтому мы будем жить дружно. Это пять! А жить дружно — значит, не драться, не кусаться, не наступать на любимые мозоли, не оскорблять… — Я выдержала паузу. — Идио, тебе приказывать не могу, Зима, тебе — не хочу. Но при первой же попытке развязать конфликт ты, — кивок Зиме, — будешь отправлен моим прямым приказом в горы к троллям, а ты, — сердитый пинок Идио, — домой к папуле, лесом без фонаря. Это ясно?

Жуткое утробное рычание стихло, волк недоверчиво приподнял мохнатое ухо.

— Это ясно?! — яростно повторила я.

— Да, — огрызнулся вампир.

— Пррредельно, — обиженно рыкнул волк.

Я слезла с его спины, примирительно потрепав по холке.

— Тогда перекидывайся и попробуй спасти хоть что-нибудь из еды. Зима, отомри и помоги ему. Это не пожелание.

И, бесконечно довольная собой, я пошлёпала заканчивать упражнения.

— Что бы она понимала, девчонка… — морщась, Зима закатал разодранный рукав. Рваные раны от волчьих клыков медленно закрывались.

— Без году неделя ведьмачка, а туда же! — очеловечившийся Идио потрогал подбитый глаз и обиженно шмыгнул носом. Недоуменно чихнул, принюхался снова… Мечтательное выражение его мордахи меня мгновенно насторожило.

— Имейте в виду, мальчиши, — ласково пропыхтела я из стойки на руках, — если у одного из вас возникнут хоть какие-нибудь проблемы со здоровьем, у другого немедленно возникнут точно такие же проблемы. Честное и благородное слово.

Мне послышался негромкий, но очень ехидный смешок. За кустом орешника наметилось какое-то движение. А затем я отчетливо ощутила на себе чей-то взгляд.

Звезда не шелохнулась. Даже не вздрогнула.

— А если… — вежливо начал Зима. Я выпрямилась, с хрустом потянувшись.

— Если тебя по башке стукнуть, ты на какую ногу охромеешь?

— А вот… — присоединился Идио.

— Зубы будешь по всему периметру собирать. Сломанными руками.

— Он теперь сознательно крыс нажрётся, свалится с отравлением, а обвинят, разумеется, вампира, — пробормотал Зима, обтирая о траву яблоко.

— Крыс не ем, — свирепо отрезал Идио, собирая разбросанные по траве огурцы, — даже ради вас. Джен, он же нарочно нанюхается черёмухи, свалится с этим… нафи… афи… ("Анафилактическим шоком", — машинально подсказала я), а виноватым выйдет, конечно, семург!

— Значит, придётся вам заботиться друг о друге, представители разумных рас. Очень-очень внимательно.

— Я? Чтобы я заботился о наглом, бесстыжем кровопийце? — возмутился Идио.

— Я? Чтобы я заботился о паршивом, безмозглом пожирателе падали? — возмутился Зима.

— Так нечестно! — хором заявили они и ненавидяще уставились друг на друга.

— Что ты знаешь о чести, бледная рожа?

— Побольше, чем ты о честности, лохматая башка!

— Ты!..

— Сам ты!..

Нелюди бранились, птицы беззаботно щебетали, лазурка пряно пахла, в высокой густо-зелёной траве шуршали ёжики.

Саша:

Я открыл один глаз и увидел ёжика. Зверёк топтался рядом со мной, морща влажный нос и к чему-то принюхиваясь. Черные, похожие на маслины глазки с любопытством поблескивали. Я открыл второй глаз и увидел другого ёжика. Тот возился у трухлявого пенька, деловито выковыривая из его корней червяков и личинок. Рядом с ним в траве шевелилось ещё не меньше двадцати колючих зверьков — от маленьких клубочков, размером с детский кулачок, до здоровых матёрых ежар. Они шустро топотали, выискивая, чем поживиться, и тихо фыркали о чём-то своём, ежовом. Тот, что стоял ближе других, забавно сощурился, и если бы я не знал твёрдо, что ежи не умеют улыбаться, то сказал бы, что на серой морде появилась самая настоящая ухмылка.

Я в ужасе закрыл глаза, и благословенная тьма окутала меня.

— Почто ж ты оченьки лазурны затворяешь, мил-человек? — удивленно спросил скрипучий голосок. — Негоже! С утречком тебя, с добрым! Подымайся, чародеюшка!

Тело моментально реализовало обычную программу: перекат, упор на колено, универсальный щит с левой руки, фай "в подвеске", только пальцами щёлкнуть. На последнем шаге глаза открылись — а вместе с ними и рот: у края поляны, рядом с кустом орешника, стояло забавное существо, низенькое, коренастое, с длинной зеленоватой бородой, словно поросшей мхом, и тёмной, сморщенной, как дубовая кора, кожей. Оно хмыкнуло и неторопливо посеменило к нам. Притулившееся на голове птичье гнездо с пятью яйцами хозяина головы ничуть не смущало.