Мария Капшина - Идущая

Кхад взглядом отправила Кошку помочь Тиссе, которая все ещё тихо всхлипывала в своем углу.

— Прекратите вопить, — посоветовала Кхад стражникам. — Голоса сорвете.

— Р-разорви тебя… Таго… ведьма! — сквозь зубы выговорил десятник. — На кой… к Верго… м-мёртвому голос?

— Почему это — мёртвому? — удивилась Кхад. — Ах да, чуть не забыла…

Она картинно щёлкнула пальцами, в комнате запахло палёным, четверо завопили ещё громче, но кровотечение у всех остановилось.

— Умирать вы пока не будете, — сообщила Кхад. — А голоса берегите: вы ещё передадите привет тэрко. Разъясните ему, что моих людей задевать не следует. Мне это очень не по душе. И ещё передайте мою благодарность за отличные короткие мечи, которыми укомплектована охрана. Нам они очень пригодятся.

Ведьма изящно поклонилась в светском прощании и растворилась в ночи со своими людьми.

Тисса очередной раз споткнулась, не упала только благодаря близнецам, которые всю дорогу держали её под обе руки, и сказала:

— Зря вы меня вытащили. Пусть бы меня убили, я всё равно… Я не хочу жить…

— Придётся, — отозвалась Кхад.

— Зря ты меня вытащила, — упорно всхлипнула Тисса.

— Я ничего не делаю зря, — отрезала ведьма. — И я не бросаю своих людей.

— А я не хочу! Не хочу жить… теперь…

— Может убить тебя, чтоб не мучилась? — деловым тоном предложила Кхад, в упор просветив Тиссу изумрудными льдинками. Тисса вздрогнула, но потом уставилась на ведьму безумными глазами и закивала.

— Да. Да, убей меня, пожалуйста, я не хочу!..

— Тисса, что ты такое говоришь! Всё будет хорошо! — нестройным дуэтом заговорили близнецы. — Домой придем, поужинаем…

— Подождите! — подняла руку Кхад. Они были уже на пустыре, рядом с домом, вокруг было пусто и тихо, только собаки грызлись поодаль, да слышались откуда-то пьяная ругань. Небольшой отряд остановился, вокруг Кхад и Тиссы в центре.

— Значит, жить не хочешь? — внятно спросила Кхад. Тисса кивнула, но уже менее уверенно, потому что огоньки в зеленых глазах ведьмы поблескивали жутковато. — Значит, убить?

Кхад подняла правую руку, медленно, так, чтобы тень от ладони упала на лицо побледневшей Тиссы. Об этом трюке знали не только подчиненные Кхадеры. Внушение всегда удавалось ей лучше всего. И она сама однажды любезно объяснила, что просто помогает человеку увидеть его собственный страх. Самый большой страх. Каждый видит свое, прежде чем замереть навечно с искорёженным от ужаса лицом.

— Посмотрим, — медленно и раздельно, смакуя слова, заговорила Кхад, — чего ты боишься… — Тисса побледнела ещё больше и дернулась было, но чужая воля уже сковала движения, — …больше всего.

Глаза в тени ладони расширились, девочка упала на землю, извиваясь и корчась, со взглядом, всё так же прикованным к ладони, руки и ноги заколотили по мокрой земле в центре раздавшегося круга.

— Не-ее-ет! — завопила Тисса. — Не так! Только не так!!

Потом обмякла и заплакала в голос, не сразу поняв, что Кхад убрала руку.

— Соображай, о чём просишь, дура, — спокойно сказала ведьма. — И не вздумай сама себя убить. Я тебя не для того вызволяла. Попробуешь улизнуть с Кеилом [Кеил — проводник умерших между этим и тем светом] — из преисподней выужу.

XVIII

Память, Память, ты не сыщешь знака,

Не уверишь мир, что то был я.

<…>

Только змеи сбрасывают кожи,

Мы меняем души, не тела

Л.Н. Гумилев

Реана села на обочину, поморгала на горизонт, где черно-зеленая, в сосновых зубцах, кромка леса вспарывала грязное, белёсое брюхо зимнего неба. Горизонт расплывался, дрожа и дробясь. Реана сжала зубы и мотнула головой, зажмурилась… Не помогло. Тогда она плюнула на всё; сумкой, висевшей на спине, облокотилась об узловатый ствол старого дерева, расправила плащ, умостила меч рядом и заплакала. Дерево шершаво холодило затылок, сквозь ткань сумки вдавливался в спину край котелка, слёзы текли по спокойному лицу, ветер разбивал их, разметал по коже, и мороз тут же схватывал мокрые дорожки, покрывая щеки инеем.

Реана сама не знала, о чём плачет. Просто в какой-то момент поняла: если не выпустить ноющую боль — чёрт знает, какого происхождения! — которая вяло шевелила челюстями где-то в районе солнечного сплетения, будет только хуже. Потому что утихать боль не желала, а сознательно её ликвидировать не удавалось. Как избавиться от боли, причины которой не знаешь? Реана ясно понимала, что паршиво ей не из-за того, что чуть не умерла вчера, и не потому, что вымоталась и схватила как бы не воспаление лёгких, и не потому, что одиноко. Всё нормально. Просто — паршиво. И она выбрала единственно приемлемый выход из ситуации: разрешила себе поплакать. Недолго, минут пять.

Потом осторожно растерла лицо ладонями, стирая иней и слёзы, встала, глубоко вдохнула… Лицо заледенело напрочь, ноги-руки ощущались с трудом, но боль ушла. Осталось неприятное ощущение в горле и в груди, но это болезнь давала о себе знать, а не хандра. Реана вернулась на дорогу, пошла быстрым шагом, потом пробежалась километра два.

Узенькая дорога извивалась, как пьяная змейка, прогрызая себе дорогу в черно-белом зимнем лесу, раскрашенном только тёмной зеленью хвои из-под снега. С момента бурного прощания с Квлнием прошёл день, потом ночь, потом ещё одни сутки. Реана неторопливо брела на восток. Неторопливо — ещё и потому, что устала, и чувствовала боль в горле, постепенно сползающую, казалось, прямо в легкие. Вдруг девушка остановилась, споткнувшись взглядом о… Дорога сворачивала вправо, и на повороте, впереди, стоял столб линии электропередач. Из-за деревьев виднелась только половина верхней перекладины, и от нее налево, через дорогу к лесу, тянулся черный провод, немного провисая и покачиваясь на ветру. Девушка шагнула вперёд, споткнулась, запутавшись в плаще, зажала край непокорной одёжки в кулак и побежала, оскальзываясь. Дышать оказалось неожиданно трудно и больно, воздух скрипел по глотке, кажется, даже раздирая её, вдохи получались хриплыми и прерывистыми, как всхлипы… Но бежала — на одной мысли: "Неужели?.."

Реана выбежала на поворот и остановилась. "Столб" и верно оказался столбом в форме буквы "Т", но не для проводов, а для трупов. На правом плече буквы, прежде невидимом за деревьями, висел свежезамороженный голый покойник. Впереди, под холмом, белело поле, пересечённое следом полозьев и копыт. След одним концом терялся в лесу слева, а вторым липнул к саням с дровами, въезжавшим в большое, с полсотни дворов, село. Роль "провода" выполняла длинная верёвка, чёрная от дегтя. Ветер перебросил её через дорогу и вплёл в путаницу веток.