Ксения Медведевич - Кладезь бездны

   - Езжай к Тахиру, - неожиданно устало сказал Сейид. - Пусть снимается с лагеря под Ахвазом и идет к Масабадану. И ждет меня там. Если не дождется, я велю отрезать его мужское достоинство, запихать в рот и так повесить на воротах ближайшего города, в котором обнаружу его и его никчемных парсов. Ты понял меня, о ибн Сакиб?

   Начальник тайной стражи молча поклонился. Никак, вошел в разум, подумал Толуй. Это тоже было правильно и ожидаемо. С Повелителем не поспоришь.

   - Идите, - милостиво махнул рукой Сейид.

   Все благодарно поклонились и попятились.

   Повелитель желал остаться один.

   Шаркающие шаги и цокот затихали под дальними арками. Гюлькара опять вспугнул чей-то стон, и сиглави - почему-то враз галопом - рванул из полного мертвецов и умирающих зала.

   Тарег заложил руки за спину и опять повернулся к арке михраба.

   Из тени вышел Имруулькайс, проследил его взгляд и заметил:

   - Ты решил выучить Фатиху?

   Тарег молчал.

   Кот некоторое время созерцал заваленную трупами масджид. Наконец проговорил:

   - Не боишься Абу-аль-Хайра?

   Нерегиль покосился на джинна.

   - Давеча ты сказал, что люди ни в чем не виноваты. Что-то сомневаюсь я, Полдореа, что начальник тайной стражи будет в восторге от твоего толкования понятия невиновности.

   - Это такой сарказм, Имру?

   - Это такой совет, кокосина.

   Некоторое время они молчали. Под арками гуляло смутное эхо - то ли стонов, то ли треска факелов.

   - Давай я его прибью, а?

   - Он ни в чем не виноват, - с бесконечной усталостью в голосе пробормотал нерегиль.

   - А они? - кивнул черный кот на пестрый ковер из трупов. - Они - виноваты?

   - И они не виноваты, - так же устало ответил Тарег.

   И посмотрел в зеленые кошачьи глаза:

   - Ты же все понимаешь, Имру. Если бы я не поступил так с Куфой, погромы и мятежи продолжились бы по всей стране. И жертв в конечном счете было бы гораздо больше.

   - Люди время от времени нуждаются в подобном уроке... - согласно покивал кот.

   - И по-другому не понимают, - горько сказал нерегиль.

   - Выходит, ты тоже не виноват, - заметил джинн.

   Тарег молчал.

   - А кто тогда виноват? - буркнул кот.

   Нерегиль молча поднял глаза к арке, на которой золотой вязью выгравированы были Девяносто Девять имен.

   - Молчи, Полдореа. Ничего не говори, - прошипел Имруулькайс.

   Нерегиль пожал плечами. И, то и дело переступая через лежавшие на плитах пола тела, пошел искать свою лошадь. Кот обернулся к михрабу. Посмотрел. Вздохнул. И поплелся следом.

   Командующий медленно перебирал четки. Полированная бюрюза взблескивала в свете плавающего в ароматном масле светильника. Золотые прорезные шарики, с которыми чередовались ослепительно голубые зерна четок, позвякивали крошечными колокольчиками - по последней нишапурской моде. Такие же чеканные, тонкой работы пуговицы украшали распахнутый по теплой погоде кафтан Тахира.

   На кожаных скатертях отливали золотистым горы сластей - текущая медом пахлава, крученые масляные трубочки чак-чака. Сидевшие за едой парсы пожимали плечами и недоуменно, с легким презрением переглядывались.

   Человек, на которого обращены были недовольные взгляды, хранил полное спокойствие.

   Вазир барида опрокинул в себя стакан вина и вытер губы рукавом левой руки. Сидевшие рядом парсы снова переглянулись. В Хорасане человека, не знающего приличий, не ведающего, для чего воспитанному человеку положен платок в рукаве, приступившего к распитию вина до того, как убрали скатерти с едой, - так вот, такого человека второй раз в собрание бы не позвали. Но Абу-аль-Хайр отмахнулся от лимонной воды и потребовал чего покрепче - сразу, как вошел в шатер и сел на подушку перед Тахиром ибн аль-Хусайном. Впрочем, вазир и без того являл собой жалкое зрелище: стоптанные сапоги, пропитанный потом стеганый халат и серая от дорожной пыли бедняцкая чалма - ему так и хотелось бросить пару медяков на пропитание.

   - Ты знаешь, что случилось с Куфой, о ибн аль-Хусайн? - спокойно спросил Абу-аль-Хайр и протянул руку со стаканом гулямчонку - наливай, мол, опять.

   Поджав пухлые губки и покосившись на сидящих, мальчик в щегольской шапочке плеснул вина.

   Четки замерли в руке Тахира. Парс поднял тяжелый взгляд. В скачущем свете было хорошо заметно, как набрякли подглазья и углубились морщины - похоже, ибн аль-Хусайн в последнее время много пил и мало спал.

   Они в вазиром некоторое время смотрели друг на друга. Абу-аль-Хайр - поверх края стакана, который выхлебал, как и предыдущий, в несколько жадных глотков.

   Тахир с резким стуком ссыпал четки в ладонь и тихо приказал:

   - Оставьте нас.

   Люди принялись переглядываться.

   - Оставьте нас! - рявкнул парс, и все быстро зашебуршались на подушках.

   Мальчик в шапочке с павлиньим пером выплыл из шатра последним - все так же обиженно поджимая густо напомаженные губы.

   Когда за пологами стихли шарканье и перешептывания, Тахир выдавил:

   - Я догадываюсь.

   - Ты не догадываешься, - жестко бросил Абу-аль-Хайр.

   - Моя бабка - из Нисы, - усмехнулся парс.

   И резко налил себе из кувшинчика. Вино ударилось о дно пиалы, плеснуло и залило ковер. Красная лужица закачалась в белой фарфоровой чашке. Тахир тем же жестом обтер подбородок - длинных усов и окладистой бороды он почему-то не носил - поднял локоть и лихо заглотил содержимое пиалы. Сморщился, снова обтерся рукавом. И мрачно продолжил:

   - "Не мучить, не калечить, не щадить". Я правильно догадался?

   - Из Нисы?.. - непонимающе нахмурился вазир.

   - Из старой Нисы, - усмехнулся Тахир, подцепил из плошки и бросил в рот пригоршню сушеного гороха.

   Прожевав, пояснил:

   - Бабка пережила осаду и штурм города. Одна из семьи. Выползла из города по водяным трубам. В поля. Там ее поймали работорговцы. Дед рассказывал, что купил ее маленькой девочкой. Она долго не разговаривала, все думали, немая. Но потом разговорилась, конечно. А про Нису рассказала только пару лет назад. Долго не решалась пуститься в воспоминания, почти шестьдесят годков...

   - Понятно, - пробормотал Абу-аль-Хайр. - Тогда ты все знаешь.

   - Угу, - кивнул Тахир и закинул в рот еще горошин.

   - В городе остались в живых только четыре семьи моих агентов, - потер лоб вазир барида. - Они показали пайцзу. Нет, вру. Не только они. Нерегиль почему-то приказал пощадить и отослать в Медину нескольких юношей приятной наружности. В какой-то дом в квартале аль-Барзахи. Приказал людям, которые должны были доставить подарок, выгнать из дома какого-то Лайса и передать троих невольников госпоже. Сказал: мол, пусть сама выбирает. Джунгары пригнали, конечно, не троих, а больше. А потом все веселились, отбирая из целой толпы троих... счастливцев, наверное... даже не знаю, как их назвать...