Della D. - Метаморфозы

И все же профессор вернулся живым. Он выглядел ужасно, но какое это имело значение? Важнее то, что он снова был рядом. Надолго ли?..

События сменяли друг друга так быстро, что за ними уже было не уследить и не угнаться. Как в дурном сне, когда ты не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой, Гермиона словно посторонний зритель наблюдала за тем, что происходит. Вот уже Нагини – никакой не хоркрукс и нет смысла рисковать жизнью, чтобы уничтожить ее. Еще несколько кадров – и смертельная опасность вновь нависает над ней и человеком, который стал ей дороже всех. И на этот раз опасность грозит всем, кто ей дорог.

Когда Гарри ушел в подземелье к Северусу, в гостиной Гриффиндора еще продолжалась тренировка. Больше всего на свете Гермионе хотелось уйти вместе с Гарри, но она понимала, что профессор не просто так назначил это «взыскание» и она, скорее всего, будет там лишней. Она старалась сосредоточиться на заклятиях и контрзаклятиях, но мысли ее были далеко.

Ее мысли крутились вокруг предполагаемых событий завтрашнего дня. Как все пойдет? Устоит ли Хогвартс? Суждено ли им всем погибнуть? И если они все‑таки победят, то кто заплатит жизнью за эту победу?

Гарри вернулся каким‑то удрученным. Он раздал бутылочки с Феликсом, объяснил когда и как его принимать, назначил ответственных за каждую из порций. На все расспросы Рона и Гермионы он отвечал или угрюмым молчанием или общими фразами типа: «Завтра видно будет». В конце концов, Гермиона не выдержала и отвела его в сторону, напрямую спросив:

— Северус сказал тебе, где будет завтра? Что он будет делать?

Она намеренно назвала своего учителя по имени, чтобы Гарри понял: это не праздное любопытство, Снейп ей не чужой… И он понял.

— Он завтра отправится к Волдеморту, — тихо сообщил он, сочувственно глядя на нее. – Не спрашивай зачем! Так надо. Он перейдет на нашу сторону уже в процессе битвы.

Гермиона не знала, что она может на это ответить. Она не могла вспомнить слов, она могла только слышать свое бешено колотящееся сердце. Он пойдет к Волдеморту! Он предаст его прямо там, посреди битвы. Он будет в одежде Пожирателя, он будет мишенью сразу для двух сторон.

Холод и пустота в голове стали наполняться обрывками каких‑то фраз из магловской песенки, которую она часто слышала по радио дома, у родителей. Сейчас она не могла вспомнить ни кто ее поет, ни как она называется. Она даже слова и мелодию толком не могла вспомнить. Почему же эти обрывки стучаться в голову? О чем эта песня? Что‑то о том, как вскоре его не станет, и он уже никогда не будет ее… «Навсегда не твой»[2]…

«Почему навсегда не мой? – думала девушка, невидящим взглядом уставившись в огонь. – Я люблю его. Он меня любит, пусть и не говорит об этом. Мы так подходим друг другу…»

«Но он твой не более чем был твоим Рон, да и ты принадлежишь ему не больше, чем принадлежала Рону, — вмешался внутренний голос. – Ты не его женщина, неужели это так трудно понять? Вы сами выстроили эту стену между вами в угоду общественному мнению и каким‑то глупым твоим принципам. Что изменит выпускной? Такими темпами один из вас, а то и вы оба можете не дожить до выпускного».

Гермиона встрепенулась и с мрачной решимостью отправилась к Гарри за мантией–невидимкой. Она должна быть сейчас с Северусом. Она не может допустить, чтобы последняя их встреча была на уроке зелий. И она должна отбросить свои страхи и сомнения, свои глупые, детские представления о морали и делать то, что велит ей сердце.

Когда Снейп распахнул ей дверь, сердце девушки болезненно сжалось: он выглядел еще хуже, чем сегодня днем. Быстро скользнув в комнату, не снимая мантии, она отошла подальше от двери, чтобы ее нельзя было увидеть из коридора.

С невозмутимым видом зельевар спокойно закрыл дверь и повернулся к ней, сложив руки на груди и привалившись спиной к двери. Он смотрел в пространство, не зная, где именно находится Гермиона, и выражение его лица невозможно было прочитать. Гермиона скинула мантию, оставшись в джинсах и удобной толстовке, в которых тренировалась с другими Гриффиндорцами. Только сейчас она начала думать, что стоило одеть что‑то более… соблазнительное, что ли. Может, стоило и нижнее белье поменять на что‑то более взрослое и красивое? И что еще делают в таких случаях? Бреют ноги? Еще что‑нибудь бреют?..

Гермиона сама не заметила, как ее начало трясти, как зельевар приблизился к ней и крепко обнял, как она уткнулась ему лицом в плечо и начала тихо всхлипывать.

— Я не думал, что ты придешь, — пробормотал он, гладя ее по волосам. – Но я рад, что ты здесь.

Все страхи Гермионы на секунду отступили, и она воспользовалась этим моментом, чтобы дотянуться до губ зельевара. Поцелуй был не таким, как обычно. Было в нем что‑то отчаянное, что‑то горько–сладкое, болезненное и приятное одновременно. Она отчаянно не хотела прощаться, но в то же время не могла избавиться от мысли, что они вместе в последний раз.

Неожиданная страстность девушки немного удивила Северуса. Ее руки, скользящие по его рубашке были холодными, но необъяснимым образом обжигали. Сначала он решил, что она просто под действием адреналина накануне битвы и сама не понимает, что именно она сейчас делает. Но пару минут спустя, когда ее ласки стали настойчивее, а сама она все сильнее прижималась к нему, Северус понял, чего именно добивалась девушка. Сам он хотел этого не меньше, и слабый голос разума шептал все тише. Однако стоило ладошке гриффиндорки скользнуть под его рубашку, как она тут же наткнулась на один из многочисленных кровоподтеков, которым предстояло заживать самостоятельно. Резкая боль отрезвила Снейпа. Он вспомнил, что все его тело сейчас представляет собой весьма неприятное сочетание темно–синего, красновато–лилового и нездорово–бледного цветов и оттенков. Он вспомнил о Метке, все еще черневшей на его левом предплечье. Вспомнил о выражении страха и отвращения, появившемся на лице Гермионы в прошлый раз, когда она видела ее.

Он вспомнил о Лорде, о том, что был вынужден делать по его приказу, о том, как он ударил Гермиону. Воспоминания вихрем закружились в его голове, насмешливый внутренний голос язвительно поинтересовался, уверен ли он сейчас в собственном самоконтроле? Уверен ли, что снова не причинит девочке боль? Готов ли взять на себя ответственность?

Он так резко отстранился, что Гермиона чуть не упала. Она посмотрела на него удивленно и немного обиженно.

— Сейчас не самое подходящее для этого время, — он попытался сказать это мягко, но голос внезапно охрип, и получилось довольно грубо. Он прочистил горло и добавил: — Все это должно быть не так.

Лицо Гермионы вспыхнуло, и она поспешно отвернулась от него, стараясь сдержать защипавшие глаза слезы. Как ему объяснить? Как сказать человеку: «Мы должны заняться любовью прямо сейчас, потому что завтра может быть поздно»? Это было глупо, она сама это понимала, потому не могла произнести слова вслух.