Пособие по выживанию для оборотней - Светлана Гусева
Туомас кое-как спустился по широкой центральной лестнице, пару раз поскользнувшись на влажных ступенях. Ливень закончился совсем недавно — снег окончательно растаял, и теперь землю покрывали сплошным ковром облетевшие с тополей листья. Народ вокруг отряхивал зонты и торопился по домам.
Туомасу спешить было некуда.
Он медленно брел в сторону метро, и лишь тихое урчание в животе напоминало о недавних планах зайти в кафе. Ему не хотелось есть — не хотелось видеть чьи-то лица, разговаривать. Не хотелось наблюдать чужую жизнь, в которой каждый казался ему более счастливым.
У Туомаса близких не осталось — и всех, кто мог ими стать, он растерял сам, своими же руками отогнал каждого.
Как он упустил настолько очевидную вещь? Как прозевал самую базовую потребность, которая только могла быть у ребенка, которая когда-то была у него самого, но он приучил себя думать, что может обойтись без нее. У него была сестра, но она долго внушала ему, что он человек, который прекрасно справляется сам. Ханна сносила его страхи, его боязнь оставаться в одиночестве, и постепенно бесконечные кружки, прогулки и отчасти психотерапия сделали свое черное дело. Если ты один, то не придется кого-то терять.
Когда погибли родители, вместе с ними Туомас лишился и единственного настоящего дома. На смену пришла череда съемных квартир, общежитий, казарм. После той штормовой ночи все места в мире превратились в просто стены и крышу над головой, все люди — в прохожих, идущих своей дорогой. Аландский диалект шведского стал финским; он уже и не помнил, когда и с кем последний раз говорил на родном языке. Туомас так старался быть сам по себе, что разучился беречь тех, кто ему дорог.
Что ж, сейчас он действительно предоставлен сам себе — и в этом некого винить, кроме самого себя. Туомас купил в киоске горячий блин и проглотил его, пока спускался в метро, даже не почувствовав вкуса.
Время приближалось к одиннадцати, город тонул в густой осенней мгле. Выйдя на «Чернышевской», Туомас первым делом нашел еще работающий салон связи и купил новый телефон — самый дешевый, но с картами и GPS, — и не без труда получил новую симку с прежним номером. Контакты, конечно же, не сохранились, но он надеялся, что сможет скопировать их из своего почтового аккаунта, когда доберется до дома — до съемной комнаты — и включит ноутбук.
Если в сентябре Туомас еще надеялся, что сумеет вернуться к фрилансу и продолжит писать, то теперь эта надежда окончательно растворилась. Он не хотел создавать ничего нового, не хотел ничего менять в жизни, не имея возможности изменить главного, и поэтому его вполне устраивала работа санитаром. Волочить пациентов, таскать инвалидные коляски с этажа на этаж и выносить судна, чувствовать себя кому-то нужным в самых базовых вещах — о чем еще можно мечтать? Его дни в Питере и больнице, очевидно, сочтены — Дарья сживет его со свету, и нет никого, кто бы вступился за него перед Цербером. Как оказалось, одиночкой легко стать, но почти невозможно выжить.
Ближе к полуночи он добрался до знакомой арки с атлантами — и, внезапно передумав, бросился к ближайшему магазину. В центре Питера такие лавочки работали круглосуточно, но продавали там лишь предметы первой необходимости и продукты — все ради туристов. Продавщица, удивившись иностранцу со столь странными запросами, сжалилась и, не забыв запереть кассу, спустилась в небольшой полуподвальный склад. Из магазина Туомас вышел с тремя самыми мощными лампочками, какие нашлись.
Плафоны на лестнице давно разбили, но патроны остались целые, так что он вполне обошелся без инструментов, восстанавливая освещение по мере подъема.
С последней лампочкой в руке Туомас поднимался тише — с верхней площадки доносились приглушенные голоса, в одном из которых он узнал Майю.
— …Передать Госпоже, что вы отказываетесь?
Говоривший явно чувствовал себя хозяином ситуации. Туомас принюхался — запах казался смутно знакомым, но принадлежал не полулысому бандиту, а кому-то другому. Осторожно посмотрев между пролетами, Туомас попытался отыскать магические линии, которые открыл в Топях, но ничего не увидел. Возможно, это был просто очередной вредный клиент.
— Я не так выразилась, — Майя отвечала неуверенно. — Но у вас серьезная просьба. Недавно ко мне уже приходили за гораздо меньшим, и я ответила отказом, несмотря на угрозы.
— Госпожа говорила, вы не станете торговаться, — недовольно заметил мужчина. — И не вам рассуждать о серьезности ситуации.
Возникла пауза.
— Что вы имеете в виду? — голос Майи дрожал.
— Без толку юлить, девушка, — снисходительно бросил мужчина. — Госпожа меня просветила немного о ваших подвигах. Что вы помогли родной тетке отойти на свет иной и глазом не моргнули.
Туомас не верил своим ушам.
— Неправда! — выкрикнула Майя со слезами в голосе. — Как вы смеете!
Мужчина, казалось, не впечатлился:
— Так я могу рассчитывать на заказ, девушка?
Майя промолчала, едва слышно всхлипывая.
— Вот и отлично. Забегу на следующей неделе и заберу. Хорошего вечера.
От неприкрытой издевки в его голосе Туомас стиснул последнюю лампочку в руке, и стекло не выдержало. Осколки вонзились ему в руку, а цоколь звонко ударился о бетонный пол и покатился куда-то в темноту. Он поспешно отступил в самый дальний угол и замер.
Наверху воцарилась тишина. Туомас не двигался с места и едва дышал. На лестнице раздались осторожные шаги. Мужчина прошел мимо, даже не повернувшись в его сторону. Когда внизу хлопнула входная дверь, Туомас вышел из тени и запрокинул голову — Майя, свесившись с перил, смотрела прямо ему в глаза.
— Привет. — Туомас кое-как выдернул из ладони осколки и начал подниматься, не спуская с нее напряженного взгляда.
— Ты все слышал.
Отпираться не имело смысла.
— Я последний человек в этом мире, который станет судить тебя. — Туомас прошел следом за ведьмой в квартиру и захлопнул дверь, удивляясь, как Майя еще пускает его на порог.
Она не предложила помощи с рукой, поэтому он прошел в ванную и сунул ладонь под холодную воду. Кровь уже перестала течь, а через минуту начали затягиваться и порезы.
Майя ждала его на кухне — по ее открытой позе Туомас понял, что она не собиралась спускать ситуацию на тормозах.
— Она умирала очень долго, Том. Она страдала и корчилась в муках,
