Софья Ролдугина - Белая тетрадь

— И мне сюда надо лечь? — голос мой дрогнул против воли.

— Да.

— Раздеваться, надеюсь, не надо? — нервно съязвила я, оглядываясь на разложенные лезвия. Кто их знает, эти древние кровавые ритуалы?

— Не обязательно.

Максимилиан отвлекся от приготовлений и внимательно заглянул мне в глаза.

— Но ты ведь боишься не только этого, верно?

Во рту стало кисло.

— Да, — признание далось с трудом. — Я боюсь, что это будет… страшно. Боюсь, что дурацкие линии сотрутся и ничего не получится.

Он внимательно слушал, не перебивая. Меня не оставляло ощущение, что все происходящее причиняет ему гораздо большую муку, чем он показывает. Как будто он что-то недоговаривает.

— Но еще больше я боюсь, что в последний момент отступлюсь.

Он отвернулся в сторону, уделяя внимание осмотру лезвий.

— Об этом можешь не беспокоиться. Я позаботился заранее.

Максимилиан поддел когтем пробку в маленькой бутылке и аккуратно наполнил серебряный кубок. Зелье оказалось густо-алым, как кровь.

— Ритуал должен быть добровольным. Это непременный залог успеха.

Его голос был странно ровным, почти лишенным интонации.

— Но есть способ слегка обойти это условие. Укрепить волю и уменьшить боль. Ты должна выпить это, — он протянул мне кубок.

Я понюхала зелье. Очень сильно пахло мятой и чуть-чуть — гнилью.

— Как это мне поможет?

— Просто сделай глоток, думая о своем обещании. Помнишь, как сказала мне, что готова на все? — я кивнула. Увядшая было решимость вновь подняла голову. — Пей и думай об этом. Зелье укрепит твое стремление идти до конца, во что бы то ни стало.

Я внимательно посмотрела на вампира поверх алтаря.

— Я превращусь в этакого робота? Безмолвного и лишенного эмоций?

Он холодно улыбнулся.

— Нет. Ты будешь чувствовать все. И боль, и страх, и желание отступить. Но все это станет неважным. Поверь мне, если бы ритуал позволял, я бы тоже глотнул чего-нибудь подобного. Просто для подстраховки.

Более не колеблясь, я осушила кубок. Зелье оказалось абсолютно безвкусным, как очень густая вода или пресный кисель. Окружающие краски выцвели, очертания предметов стали резче. Руны на алтаре засветились синеватым цветом.

Ко мне подошел Максимилиан с угольком наготове.

— Протяни руки, — сухо попросил он. Его пальцы, сжимающие маленький черный кусочек заметно дрожали. — Ладонями вверх.

Как только уголь коснулся кожи, дрожание прекратилось. Я с отстраненным любопытством наблюдала, как на моих ладонях появляются символы. Многие из них напомнили мне конспекты брата.

— Смерть и отречение? — в моем голосе не было ничего, кроме благожелательного интереса. — Что за ритуал ты задумал, Максимилиан?

В синих глазах плескалось отчаяние. Он закусил губу, склонил голову.

— Ладно, не отвечай. Я уже догадалась. "Жизнь за жизнь", верно? Ты хочешь, чтобы я умерла вместо тебя. Так, Максимилиан?

Бледные пальцы сжались в кулаки.

— Да. Почти угадала. Ритуал называется "Тьма избавления", но смысл тот же.

Это начинало меня забавлять.

— Почему именно я? Не сомневаюсь, нашлось бы немало людей, да и других существ, готовых занять мое место. Любой из твоего клана с радостью в сердце умрет за тебя, ведь ты их спаситель! — он выглядел так, будто вот-вот заплачет. — Так почему же именно я?

— Потому что ты одна такая, вот почему! — взорвался он, вскидывая голову. Глаза стали совершенно безумными. — Я понял это, еще когда увидел тебя в первый раз. Понял что ты одна можешь подарить мне надежду.

— Почему? — я склонила голову к плечу, разглядывая князя. Сейчас он был особенно прекрасен. Эти разметавшиеся по плечам волосы и сумасшедшинка в глазах…

— Потому что ты — Dei'a-Nattiee. Мрак света и сияние тьмы. Я искал средство спастись, искал все эти долгие столетия. Я всегда знал, что обречен, разница была только в сроках, — он почти успокоился. — И нигде, ни в одной книге не было ни единого упоминания о способах избавления от солнечного яда. Я почти потерял надежду, когда меня случай занес в Академию. Там я наткнулся на некромантический трактат с описанием одного ритуала. Уничтожение "крови серафима" с помощью крови темной ведьмы. "Кровь серафима", Нэй! — он схватил меня за плечи, вплотную приближая свое лицо к моему. — Так раньше алхимики называли солнечный яд!

Я с удовольствием прикоснулась губами к его щеке. Не упускать же такой шанс. Тем более что другого не будет. Больше уже ничего не будет.

Только меня это не пугало.

— Что ж, если ты уверен, что это поможет, тогда прекращай лекции и начинай ритуал.

Максимилиан отшатнулся, почти с суеверным ужасом.

— Ты понимаешь, что это смерть для тебя? — прошептал он.

Забавно. И кто из нас больше боится? Явно не я.

— Понимаю. А еще я понимаю, что если отступлюсь, то погибнешь ты. Сейчас или через год — неважно… — я замолчала, вглядываясь в его лицо. — Ты ведь хочешь жить, Максимилиан?

— Да… Да! — страстно выдохнул он. — Хочу. Мне рано умирать.

— Тогда начинай.

Он застыл на мгновение, до боли сжимая кулаки. Когда он вновь поднял на меня глаза, в них был арктический холод.

— Ложись на алтарь. Руки вдоль туловища, под углом пятнадцать градусов, ладонями вверх. Хорошо. А теперь терпи.

Тонкое, узкое лезвие ножа впилось в кожу, повторяя прорисованные углем узоры. Это действительно было больно. Холодное железо не просто наносило царапины. Расцветающие на моей коже руны рвали куда более тонкие связи. Невесомые золотые нити. Жизнь — душа — сила.

Я не кричала. Загоняемая внутрь боль словно пробила какой-то барьер, за которым ждала своего часа тьма, подарившая мне имя и титул. Кровь на ладонях стала черной.

Сейчас. Сейчас все закончится. Два быстрых росчерка по запястьям, крест-накрест — по горлу. И спустя несколько томительных, напитанных отчаянием и страданием минут — удар в сердце. Того, последнего ножа, с широким квадратным лезвием.

Сейчас…

— Nieih, Ksie'il! Nieih!

Сияющая темно-алая волна ударила Максимилиану в грудь. Князь, чертыхаясь и мешая эльфийские и шакарские ругательства, отлетел на другой конец поляны, врезавшись спиной в камень с принадлежностями. Следом метнулась смутная тень. Я с трудом повернула голову, тяжелую, словно налитую свинцом.

Тантаэ стоял напротив разъяренного князя, раскинув крылья в защитном жесте. Всегда аккуратные волосы спутанным потоком спускались на спину. Когти на хищно согнутых пальцах отливали светлым металлом.

— Нет, Максимилиан. Я не позволю тебе.

— Ты! Ты желаешь моей смерти! — голос Максимилиана чудовищно исказился. Будто рычал дикий и очень голодный зверь.