Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром

— Лио, вы что-то от меня скрываете, — капризно сказала она. — Я по глазам вижу, что скрываете. Нет, не отрицайте, а лучше расскажите. Вы же видите, что мне безумно любопытно, а иначе я на вас обижусь.

Фаэслер надула губки и немного отодвинулась от Аскера.

Аскер всполошился.

«Неужели я так небрежно скрываю свои мысли, что их видно каждому? — подумал он. — Она что-то заподозрила или, того хуже, что-нибудь знает».

— Ну что вы, Фаэслер, как я могу обманывать вас? — сказал Аскер, заглядывая ей в лицо влюбленными глазами. — Да от вас ничего и не скроешь, ведь вы, Фаэслер, — самая проницательная из женщин.

Фаэслер начинала медленно, но верно приходить в бешенство. Она могла бы поклясться, что Аскер говорит совершенно искренне. В его глазах нельзя было прочесть ничего, кроме немого обожания и всепоглощающей любви. Непостижимая глубина его темно-синих глаз затягивала ее, как в омут, а бархатный, вкрадчиво струящийся голос опутывал невидимыми сетями. Эти глаза не могли обманывать, этот голос не мог лгать. Но письмо… Как его объяснить? Тот, кто его писал, не стал бы сочинять всякие небылицы: ему это просто было не нужно. Фаэслер знала его уже давно, и ни разу его сведения, которые она получала, не оказались лживыми. К тому же, он редко ошибался, и никогда — серьезно, а дело, о котором он писал, было очень серьезным.

Как соединить вместе все это, как разрешить роковое противоречие?

Чувства Фаэслер постепенно переходили на ее лицо. Аскер заметил этот процесс и решил, что пока Фаэслер сама не осознала выражения своего лица, надо что-нибудь сделать.

— Фаэслер, клянусь вам, я ничего не утаиваю от вас! Мне просто нечего утаивать, — сказал он с легкой обидой в голосе.

Фаэслер наконец поняла, что нужное выражение исчезло с ее лица бесследно. Теперь не имело смысла притворяться.

— Лио, это неправда, — сказала она трагическим голосом. — Там, в глубине леса, вы не могли не заметить одной приметы, вы не могли, в конце концов, не наткнуться на них!

— На что? — спросил Аскер, изображая полнейшее неведение.

— На развалины! — выпалила Фаэслер. — Не притворяйтесь, это бесполезно! Вы были там, Лио, следовательно, вы их видели!

Аскер окончательно убедился в том, что Фаэслер что-то знает. Он должен был узнать, что именно, и решил сыграть простачка.

— О, Ранатра! — простонал он. — Да, я был там и видел их, но только издали, Фаэслер, только издали, потому что принцесса не пустила меня дальше! Она сказала, что это плохое место, и мне не следует никому говорить о них! Я дал ей слово!

— Лио, ведь вы же меня любите! Почему вы послушались какой-то девчонки, а от меня утаили этот эпизод?

— Фаэслер, простите меня, но ведь для вас это простое любопытство, а для принцессы — ее история, мрачные тайны ее предков, — сказал Аскер совсем уж жалобно.

— Ах, вот как! Значит, вы ставите мои желания ниже слов какой-то принцессы?! Лио, вы меня любите, или нет?

Игра начинала принимать опасный оборот.

— А вы меня любите, Фаэслер? — решил Аскер ответить ударом на удар. — Ваши чувства столь же глубоки, как мои? Вы привыкли играть мужчинами, делать их рабами своей воли, а что вы даете им взамен? Мне суждено стать игрушкой в ваших руках, исполнителем ваших капризов! Фаэслер, докажите мне свою любовь, если вы действительно меня любите, или я покончу с собой, потому что моя гордость не перенесет подобных испытаний!

«Ах, всего-то? — подумала Фаэслер. — Птенчик обижен на меня за то, что я ему не доверяю. Если для того, чтобы вытянуть из тебя нужные мне сведения, мой сладкий, нужно только это, то я готова доказать тебе свою любовь столько раз, сколько ты сам пожелаешь!»

Фаэслер поднялась с дивана, встала перед Аскером и легким движением спустила с плеч серебряный покров, в который была закутана. С едва слышным шелестом сверкающая ткань сползла на пол, открыв другой наряд Фаэслер, надетый под нее.

Аскера нельзя было назвать консервативным в одежде, но даже для него это было чересчур. То, что осталось на Фаэслер, несомненно, было платьем, но ни один язык не повернулся бы сказать это вслух: оно было совершенно прозрачно.

Глядя Аскеру прямо в глаза, от удивления увеличившиеся втрое, Фаэслер с улыбкой спросила:

— Такие доказательства убедительны, Лио?

Аскер не успел ответить. Порыв ветра, влетевший в окно, взметнул вверх шторы, задул свечи в светильнике, долетел до дивана, сорвал с Фаэслер и тот эфемерный наряд, какой на ней был, а потом ударился в двери соседней комнаты и раскрыл их настежь.

В проеме двери было видно совсем немного: только угол шкафа, письменный столик и пол-окна. Но на той части подоконника, что была видна, сидела пепельно-серая птица с белесыми глазами. На шее у нее был золотой ошейник, а на спине был закреплен карман для бумаг, как у почтовых гаэров.

— Что это, Фаэслер? — спросил Аскер, вскочив с пуфика и глядя расширенными глазами в соседнюю комнату.

— Это… это… залетела, наверное, — пролепетала Фаэслер, сама понимая, что говорит чепуху: ошейник и карман для писем говорили об обратном.

— Это же бирхаз, — прошептал Аскер.

— Откуда у вас эта птица, Фаэслер? — завопил он. — В Эсторее бирхаз не водятся! Это вы, а не я, страдаете недостатком откровенности! Можете подумать об этом на досуге, а я ухожу!

— Лио, не уходите! — Фаэслер протянула к нему руки. — Я вам все объясню!

Аскер обернулся в дверях на миг, но лишь затем, чтобы ворваться к Фаэслер в мозги, как ураган, и оставить там жажду, гораздо большую, чем та, что заставила Фаэслер добиваться его.

Дверь за Аскером захлопнулась, и захлопнулась ловушка, которую Фаэслер сама же для себя и соорудила.

— Где ты шляешься среди ночи? — это было первое, что услышал Аскер, придя домой.

— Если бы ты, Эрл, не шлялся неизвестно где целый день, то знал бы, — ответил Аскер на это заявление.

— Я был у Атларин Илезир, — оправдательным тоном сказал Моори.

— А я был у Фаэслер Сарголо.

Моори удивленно присвистнул.

— Я-то думал, Лио, что вы с ней на ножах, а оказывается, вот оно что… И как там твои дела? Так же успешно, как мои?

Аскер страдальчески закатил глаза.

— Чрезвычайно успешно, но… Сегодня завязался такой узел…

— Какой узел? Только в двух словах, ладно? Я жду тебя с девяти часов вечера, и спать так охота, что в голове шумит, — в доказательство этого Моори зевнул так, что из его рта можно было разглядеть все внутренности вплоть до желудка.

— В двух словах не получится, Эрл, — Аскер сел в кресло, скрестив руки на груди и уставившись в пространство перед собой.