Олег Борисов - Рассвет над Майдманом

— Одного огня мало, сам понимаешь!

— А мы еще ножичком кого из орчат пощекочем, чтобы слышно было, да пусть Заноза собирается, ему не меньше получаса надо. А ты — смотри во все глаза, вся надежда на тебя!

Лучник помолчал пару секунд и коротко бросил:

— Хорошо, сделаем. Как зверей потреплешь, за палаткой схоронись, чтобы я тебя ненароком не подстрелил.

Дзонго крабом отлепился от камня и засеменил к костру…

На остывшем камне ярко выделялось живое пятно, издалека видное среди холодных валунов. Глэд с интересом наблюдал, как оставшиеся трое живых готовили для него ловушку. Первый активно потел на высоком булыжнике, выслеживая невидимого пока противника. Второй переворошил уже весь лагерь, сгребая какие-то железки в пару больших тюков. Третий подбрасывал бесконечную вереницу веток в пылающий ярко костер.

Некоторое сомнение вызывало еще бесформенное пятно под грудой шкур на другой стороне вытоптанного пятачка. На раненых людей это не походило, на животных — тоже. В любом случае, неотвратимо надвигающийся рассвет заставлял атаковать. Как только взойдет солнце, он вынужден будет драться по другому. Не факт, что легко сможет выстоять против троих противников…

Торопыга прислушалась к приближающимся шагам и попыталась пробиться к краю наброшенной на нее палатки. Как ни ловка она была при живой матери, но безжалостные люди сбили с ног и скрутили лапы безжалостными веревками, а в пасть вставили крепкую железку, что не разгрызешь и в век. Рядом безвольным комком свернулась подруга по несчастью — Шонголом, дочь старого пастуха. Но где теперь тот пастух напоил кровью травы, и где теперь души клана, что безжалостно истребили у безымянного ручья? Далеко ушли воины, не вернулись, и никто не защитил самок, телами закрывавших детей от холодной стали. Только две маленькие девочки с ужасом слушали приближающиеся шаги, легко угадывая в них чужака, кормившего их вонючей кашей раз в день. Но в этот раз запах человека говорил не о предстоящем ужине, в запахе легко читался страх и злоба, пугающая орчат больше, чем неизвестность утомительного пути в рабство.

Сильная рука сдернула палатку, и Торопыга в ужасе забилась в стягивающих ее веревках. Человек нагнулся, схватил за намордник и острым ножом одним взмахом распластал ремни, рывком сдергивая сбрую с головы.

— Давай, змееныш, громче! — Дзонго примерился, собираясь срезать часть шкуры с боков увертливой зверюги. Надо постараться, чтобы она не замолкала ближайшие полчаса. А что лучше для этого, как не ободранный бок.

Торопыга взвыла во всю тощую грудь, читая в глазах человека кровавую решимость, но забиться под тюки не было никакой возможности… Воин поудобнее перехватил нож, склонился, надсадно ухнул и медленно стал наваливаться на самку. Та непрестанно выла, зажмурив глаза… Выла, пока хватало дыхание. Но тяжелое тело сдавливало все сильнее, и Торопыга стала извиваться, пытаясь уползти от неминуемой смерти. Она толкалась, пихалась связанными лапами и продиралась куда-то по мешкам и тюкам, пока, наконец, не оказалась на притоптанной земле. Лишь там она перевела дыхание и открыла глаза.

Напавший на Торопыгу человек лежал на разворошенных вещах, сгорбившись и неестественно вывернув руки. Из спины его торчало две стрелы, слабо пуша оперение на предрассветном ветру. Со стороны выпаса доносился шорох травы. Через несколько минут к костру вышел еще один человек, несущий на себе тело, пахнувшее свежей кровью. Сбросив убитого у костра, незнакомец развернулся к орчатам.

Худой, жилистый и легкий в движениях чужак. Самки не видели такого в отряде раньше. Видимо, люди так же грызутся между собой ради доброй добычи, как это часто практиковали Дикие. Более удачливый забирал чужие вещи и коней, захватывая в полон всех, кто не смог умереть с честью. Подойдя ближе, незнакомец бросил взгляд на Шонголом, потом повернулся к Торопыге. Та оскалила клыки:

— Уйди, человек! Мы не твоя добыча! Убью!

Пустые глазницы черными провалами ловили последние отблески луны. Тихий голос заскрежетал на старо-орочьем…

— Проклятье, мне только вас в попутчики и не хватает…

Разрезав путы на орчатах, безглазый бросил им флягу с водой, после чего повернулся и стал быстро обыскивать захваченный с боем лагерь следопытов.

Фрайм осторожно пробирался сквозь толпу, стараясь не затоптать какого-либо идиота, так и норовящего сунуться под копыта усталого коня. Дорога из Полана в столицу в этот раз далась нелегко. Поздние дожди превратили дорогу между городами местами в плохо проходимые болотца, лишний раз напоминая об излишней доброте Его Величества к казнокрадам. На бумаге тракт ремонтировали не раз. На практике купцам в последнее время приходилось пережидать распутицу по постоялым дворам и ждать первых морозов. К сожалению, Фрайму пришлось садиться в седло, не взирая на капризы погоды.

Ороман бурлил. Бесконечные толпы нарядных горожан заполнили широкие улицы, узкие проулки и бесконечные закоулки беспорядочно застроенного города. Столица праздновала победу соседей над грозными орками и радостную суету сборов собственного ополчения. Обещанные десять тысяч конницы сколачивались по всему государству, а пятнадцать тысяч пехоты лишь на пять тысяч состояли из царских полков. Остальных пехотинцев набирали под неплохие деньги по самым дальним хуторам и деревням. Горожане, ругнувшись, выплатили разовый налог, что подарил им "светоч мира и потрясатель основ", венценосный Гардолирман. Куда деваться, новые полки требовалось не только одеть из арсенальных запасов, но и накормить, напоить и отправить в степь. Но в любом случае, откупиться от Его Величества куда проще, чем самому попасть в цепкие лапы вербовщиков. Нет уж, дудки, пусть снег бороздят увальни с крестьянских дворов. Это для них ползолотого в месяц — несметные деньги, а хитрые жители столицы легко смогут заработать больше, не подвергая бесценную шкуру угрозе быть продырявленной ядовитой орочьей стрелой. Так что доблестные войска обойдутся в этот раз без них, жителей самого лучшего города. Вместо этого, они лучше прославят в веках царствующий дом, вновь севшего в седло удачливого военачальника и храбрых солдат, что мечами присоединят дикие земли на западе от нынешних границ до самого дальнего моря!.. Разве что, оставив пару миль солончаков для тупоголовых Драконов и заплесневевших Болотников…

Наездник с трудом пробился в переулок и стал пробираться к давно облюбованной таверне, вокруг которой продолжалось пьяное веселье. Город явно спятил,, пытаясь выпить за день больше, чем наливали обычно в храмовые праздники. Даже стойло для уставшего коня пришлось отвоевывать у неуемных гуляк. Лишь через полчаса Фрайм смог подняться в оплаченную комнату, умостившуюся под самой крышей, как правило, тихого дома. Скинув сапоги, наемник брезгливо вслушался в череду воплей, пробивавшихся из главного зала.