Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

— Люди испытывают страх перед ложью, которую исповедуют пророки и управленцы, стоящие во главе власти, и мы смиренно храним покой усопших здесь. На протяжении столетий наши владения посещали люди, в чьих сердцах зияет алчность и злоба, жадность, которой нет границ. И мы увещеваем их самыми омерзительными видениями, какие видел ты, ступая по подземным проходам, но твое сердце оставалось всегда спокойным, — она поддела когтем каплю рдяной крови, облизывая кончиком языка, пробуя на вкус его жизнь, познавая ритм бьющегося сердца.

— Ты пришел не за дарами, хранящимися здесь, — произнесла женщина, когда ее холодная ладонь легла на его щеку, и мороз, которого он не знал прежде, пронизывал его тонкими иглами, и его ветряные ленты раскалывали сотканный лед на замерзших запястьях, тогда как лицо сковывала стужа. Он чувствовал, как алмазные грани тончайшего льда покрывают кожу.

— Я пришел по прошению великих властителей восточных земель, — говорил Анаиэль, вытаскивая из-под плаща красный шелк с золотым свисающим амулетом огибающего свой чешуйчатый хвост небесного дракона, стискивающего в аметистовых когтях сферу мира. Тяжелое красное золото раскачивалось из стороны в сторону, как маятник, а женщина смотрела на свиток из самого нежного шелка и на протянутую руку со жгучим отвращением, словно ей преподнесли разодранное мертвое тело, сочащиеся гнилью и смрадными соками, раскрыли внутренности с серебряными червями, поедающими останки плоти. И в это мгновение лицо ее обдало человеческим страданием, и она медленно покачала головой, будто не веря, что проклятый артефакт находится в ее обители. Черная лента волос упала на ее искаженное болью бледное лицо, когда агатовые воды сотрясала рябь, от которой поднимались волны праха, вздымающиеся до стен, увитых фресками старой войны. И он видел в сапфировых отсветах пламени, как умирали миры, выписанные платиной на камне, и падали под гнетом вражды империи. Царственное одеяние, волосы и туманные глаза стали тенью тьмы — незримой, но преследующей черноту. Она дополняла саму ночь и сладость мечты, умиротворенные объятия смерти; ее дымчатые глаза были воспоминанием о дожде и росе на листьях плакучей ивы и полыни. Прекраснейшая правительница, окутанная осязаемым саваном зловещей темноты — невинная и страстная, чистая и оскверненная в нежеланной грешности. Погруженные в сумрак белокаменные и опустошенные дворцы, под которыми смыкались горные острые багрово-темные склоны, пропитанные влагой, и скалистые бурные теснины петляли, извивались и карабкались по каменистым узким ущельям подземных лабиринтов. Бурные тропинки рек бежали далеко вниз, и в отдаленных водных коридорах с винтообразными широкими колоннами и врезанными в горы изящные арки, Анаиэль видел белые корабли и ладьи с шелковыми парусинами с золотым гербом старых домов, и седые туманы увивали едва видимые мощные тросы такелажа и длинные увесистые румпели.

— В ваших дворцах есть человек, который станет следующим владыкой! Тот, кто займет лотосовый престол в небесной обители, — кричал Анаиэль, когда в воздухе зазвенела стужа, и чужые ветры опускались с темноты, мертвые всадники ночи поднимались из темной заводи. Их черные плащаницы скрывали стальные доспехи, покрытые потемневшим серебром, и темная кровь, как сок ягод тута, блестела на ножнах, что сжимали железными пальцевыми пластинами черные поводья жеребцов. Их лица скрывала темнота, но они подступали, и кони поднимали копыта над черными водами. Анаиэль крепче стиснул зубы, когда ледяной кол, просвистевший с вышины невидимых потолков, разрезающий снеговую россыпь и льдины в воздухе, вонзился с силой в его колено, отчего мужчина упал на ноги, чувствуя, что ему не хватает воздуха, суставы ломило, а тьма сгущается, накрывая его точно покрывалом.

Его длинные каштановые волосы упали на побелевшее лицо, осыпанное потом и кровью, и непрекращающийся озноб медленно терзал его тело, словно он сгорал, и несся без передышки, не оглядываясь по сторонам, лишь бы спастись. Невиданный и непередаваемый страх обуял его, когда он поднял глаза на овивающую его со всех сторон темноту, и перед ним представали поля сражений и огня, чьи красные и пестрые орнаменты вздымались до голубеющих небес. Если бы не чувство паники, испуг, вонзившийся в сознание, как стрела, быстрота и отточенность движений, то он был бы уже мертв, и его тело разошлось на равные части, когда заостренная черная пика расколола стеклянные покрытия моста, пролетев в сантиметрах от его лица, и отзвук могучего врезающегося удара разлетелся, разнесшись громовым эхом.

— Совсем скоро настанет время великого Турнира, и я милостиво прошу вас о снисхождении отдать мне избранного звездами добровольно, — в его глазах воссияла мольба, когда он склонился перед женщиной, понижая голову к заледеневшему стеклу, и хлад впивался в его кожу, обжигая окровавленные губы. У него перехватило дыхание, когда он ощутил запах мокрой розы и густых восточных пряностей, но поднять свой взор не посмел, слыша стук серебряных копыт вороновых коней, холод их шелковистой гривы. Он слышал тяжелое дыхание лошадей за своей спиной и клацанье зубов по серебряным удилам, и сквозное дыхание всадников теней, чьи сокрытые лики вытягивали весь воздух и жизнь. Женщина же, принявшая человеческое обличие, прислонила трепещущие ладони к груди, будто пытаясь остановить больно бьющееся в груди сердце, и гримаса непередаваемого страдания сковала ее утонченные и молодые черты. Ее красота была непередаваема и губительна, как рок представшей смерти. Алый рот ее открылся в безмолвном крике, когда женщина согнулась, пытаясь удержать внутри себя вырывающиеся рыдания, обхватывая себя руками, будто пытаясь поддержать.

— Я думала, что ты мое освобождение, но ты пришел, чтобы очернить мою память и мое извечное заточение в этих стенах, нарушая покой! — полы ее великолепного наряда накрылись водяными струями от поднимающихся темных волн, и он подивился чистоте ее прекрасного лика, что так напоминало глубину озера, покрытого северными льдинами. Кинжалы голубого льда пронеслись возле его лица, и он ощутил хлад точеных алмазных граней, разбившихся за его спиной, и от ударов по стеклянной кладке поднялась воздушная волна. Анаиэль со всей силой, оставшейся в руках, вогнал кристальные клинки в стекло и с тяжелым выдохом пригнулся, едва смея сделать вдох, когда каскадный вихрь ветра разрубил стены, и каменные остроносые черные глыбы, как умирающие угли костра, повалились на водяную кромку, разбивая морозный покров. И дикие ветры взметнулись в высоту, сбивая наземь и придавливая кости, выламывая суставы в пальцах до крови сжимающих хрустальные клинки.