Евгения Кострова - Лазурное море - изумрудная луна (СИ)

— Ты не знаком с болью утраты. Отринув дом, ты лишь последовал за собственным выбором, но тебе не ведомо чувство грызущей скорби, когда все, что ты так пламенно любил и желал украдено чужими руками и прихотью времени. Как ветры, сгоняющие тучи, наступают сезоны дождей, реки выходят из-за берегов, уничтожая урожай, так и перст судьбы, отбирает все по своей воле, — тихо произносила она, и с уголков ее глаз скатывались слезы.

— Я покажу тебе, каково это, тосковать по любимому созданию, чей образ застыл лишь в воспоминаниях, которые тают с каждым ненавистным днем, — говорила женщина, и воздух воспевал ее голосу, когда она ступала по стеклу и воде, по черным небесам и звездному настилу. Перед ним больше не было сумеречной госпожи, ее одеяние стало чистым, как снег.

— Если сможешь справиться с утратой, то я позволю забрать тебе избранного, — человеческая девушка, в чьих жилах текла горячая кровь, чье дыхание было свежее астры, взяла из его сломленных и трепещущих рук шелковый свиток, мгновенно сгоревший в ее пальцах. Голубое пламя обгладывало материю, пока на чистой ладони не остался рубиновый камень.

— Я отдам тебе все, что пожелаешь, даже покажу тебе сладостный сон, о котором так мечтает твое сердце, — шептала она, прикладывая теплую ладонь к его холодной груди, где слабо билось сердце.

— Даже то, что тебе не дано будет узреть при скоротечной жизни, я позволю, — нежно обещал ласковый голос и нежные руки, прикоснувшиеся к его лицу, золотые когти, впивающиеся в подбородок и уголки глаз, оставляя кровяные полосы. Глумящийся смех, разнесший по гаснущим искрам пламени.

Но когда Анаиэль смог встать на колени и выпрямиться, чтобы встретиться с противящейся силой, то обнаружил, что полностью окружен мраком и тишиной. Он мог отчетливо слышать стук своего сердца и неровного дыхания, но, куда бы он ни взглянул, повсюду его окружала темнота. Мрак, у которого не было характера, чувств, имени — полная пустота. Отчего-то именно так он себе всегда представлял облик смерти. Вечность в пустоте, в которой нет звуков и ароматов, голосов и боли, и ни отчаяние, ни радость не вонзаются жгучими воспоминаниями в сердце. Здесь нет того страшного холода, который убивал в нем волю к борьбе, жары, от которой сдавливало горло в жажде, но здесь было так невыносимо пусто, что от одной мысли о дальности и бесконечности, у него кружилась голова. И он мог чувствовать одиночество, витающее в крылатой первозданной черноте, и в сравнении с глубокой темнотой, он был ничтожеством. Темнота была совершенством, а он был ничем, тишина же обратилась его страшнейшим наказанием и бичом. Он кричал, но не мог слышать голоса, он смотрел на свои руки, но не мог разглядеть конечности. Только темнота представала перед ним.

Когда он тяжело вдохнул в себя кислород, как если бы только что вынырнул из-под столпов ледяной воды, выплывая с самого дна глубокого озера, он раскрыл слезящиеся глаза, прижимая ладонь к вспотевшему и горящему лицу. С обнаженной загорелой груди стекали капли холодного пота, и он вдыхал в себя свежий утренний воздух, пока у него не закружилась голова, а зубы не застучали от будоражащего волнения в нервах. Его ладони заскользили по шелковистым белым простыням, по льняному узорчатому переплетению, пропитавшимся запахом мускуса и лаванды, и он в сомнении и непонимании сдвинул брови на переносице. Анаиэль огляделся вокруг.

Это была его прежняя комната во дворцах Сиона с просторными ониксовыми холлами, каменными залами. И теплый золотистый свет вливался через распахнутые балконные деревянные двери, и ветры поднимали прозрачно-белый, как фата, шторы. В дальней части стоял его деревянный стол с письменными принадлежностями: знакомые хрустальные чернильницы и стеклянные перья в драгоценных чашах, кремовое сукно и ровная стопка листов, перевязанных бархатной красной тесьмой. Золотой слон рядом с книжными стеллажами со старинными фолиантами, словарями и историческими рукописями в кожаных перелетах. Знакомый сандаловый аромат наполнил его легкие, когда он повернулся к стоящим вдоль стены высоким комодам и шкафам.

Темные ресницы мужчины дрогнули, когда он заметил на мраморном полу разбросанные атласные сорочки, батистовые темные юбки, драгоценные пояса с крупными изумрудами и золотыми монетами, диковинными лентами. И поверх разбросанной груды вещей особенно выделялись тканевые темные туфли, с вышитыми на дорогом бархате багровыми маками. Вплотную с его резным комодом из темной древесины стоял широкий шкаф с распахнутыми дверцами. И с длинной полки с аккуратно сложенной в несколько стопок белыми мантиями, на пол пали тканевые золотые пояса с жемчужными бусинами. Анаиэль приподнялся на локтях, потирая гудящую переносицу. В висках ломило с такой силой, будто его с обеих сторон ударили раскаленным молотом. Он нечеловечески устал, и продал бы душу за горячий хлеб и острый суп. И только когда мужчина смог на несколько минут прикрыть глаза, прижимаясь затылком к деревянной кружевной спинке широкой кровати с балдахином из красного бархата, размеренно вдыхая аромат гортензии, растущей в богатых садах главного поместья, окруженный зачарованным теплом солнечного света, обтекающим лицо и нагую грудь, он смог позволить отекшим мышцам расслабиться. Когда же он смог отринуть нависшую над разумом полудрему, опуская руку на поднятое колено, то вновь оглядел знакомые интерьеры, опасливо сузив глаза. Признавая родные вещи, он не мог не обратить внимания, что часть комнаты словно принадлежала другому человеку, явно пренебрегавшим правилами порядка. У него всегда было немного вещей, и он хранил каждый необходимый предмет в нужном месте, будь то кожаные крепления для кинжалов, или охристая подводка для глаз, хранящаяся в фарфоровых емкостях, чтобы провести месячный ритуал поклонения небесным блюстителям. Женщине же, разделявшей с ним спальные комнаты явно была свойственна неприхотливость к прилежности и аккуратности. В комнате появились огромные золотые зеркала, раму которых поддерживали ангелы, золотогривые и разъяренные львы, и опаловые столики, выстроившиеся вдоль целой стены с рубиновыми и малахитовыми шкатулками, гребнями и серебряными расческами, и темными сундуками, в которых женщины хранили косметику. На древесной высокой тумбочке по левую сторону кровати стоял поднос с хрустальными и цветными баночками с мазями, духами. И он мог уловить слабый запах красной розы, из лепестков которой делали душистое масло для тела столь любимым восточными женщинами в столице. Он сморщился от причудливости происходящего еще больше, когда обнаружил на огромных и мягких перинах длинный золотой волос, что был тоньше струны арфы. Его взгляд словно обожгло белым огнем. Рука невольно потянулась к найденному сокровищу, и он осторожно разминал между пальцами солнечную нить, поражаясь, как в предрассветных лучах, оттенок становился платиной и лунным серебром. И поднеся волос к губам, ощутил свежий запах можжевельника и мяты. Ни у одной женщины он не видел такого драгоценного светлого тона, почти царственного. Странное место, что так походило на его прежний дом, в котором он улавливал привычную гамму запахов — сандаловое дерево, лак и кожа дорогой мебели, и золотая краска журавлей на голубой эмали расписанных стен, стеклянный блеск темно-красной канифоли в нефритовых и флаконах, сухой красный и медвяный вереск в тонкой вазе из бордового стекла и аромат алоэ и лаванды. Незнакомые и притягательные ароматы, заполняющие легкие кипящим воздухом. Он мог ощутить прикосновение холодного шелка успокаивающих рук к своим обнаженным плечам, волнующий запах черных астр, ласку посеребренных локонов, опадающих на его грудь, горячее дыхание на затылке, теплые губы на щеке.