Джордж Липперт - Джеймс Поттер и проклятие Привратника

Лицо Кингсли было мрачным. Он оглядел комнату, изучая лица, пока не увидел Молли.

– О нет, – только и смогла произнести она.

Лицо Кингсли не изменилось. Вместе с Молли он посмотрел в сторону, туда, где висели семейные часы Уизли.

– О, нет, – повторила Молли. Она медленно подняла правую руку ко рту, ее горящие глаза округлились.

Все, кто был в комнате, повернулись к магическим часам. Часам, которые показывали местоположение каждого члена семьи Уизли и его самочувствие. Почти все стрелки указывали: Нора. Гостиная. Стрелка Артура Уизли указывала вниз, на два коротких красных слова:

Больше нет.

– Артур Уизли был одним из самых необыкновенных и благородных людей, – Кингсли говорил спокойным, размеренным голосом. – Бесконечно нежным, честным и мудрым с теми, кого любил. Справедливым, напористым, а при необходимости, и жестким с теми, кто заслужил его гнев. Тот, кто вырос с ним, едва ли мог предположить, что это мягкий, порой даже чудной, человек однажды столкнется с величайшими злодеями нашего времени. И все же он это сделал, твердо, с каким–то спокойным мужеством, которое встречается у тех, кто любит и любим.

Джеймс сидел во втором ряду, между Альбусом и Лили. Он яростно смотрел в лицо Кингсли, когда тот говорил, пытаясь сосредоточиться на словах и изо всех сил стараясь не смотреть на блестящий деревянный ящик за спиной у мужчины. Откинутая крышка обнажила белоснежно–белую обивку. Сидевшая рядом с Джеймсом Лили тихонько всхлипывала, уткнувшись в плечо матери. Альбус сидел очень прямо: его бледное лицо ничего не выражало. В крохотной церкви в Оттери Сент–Кэчпоул было полно народа и очень жарко.

– При жизни, – продолжал Кингсли, – Артур видел и великие, и ужасные вещи. В семье же он видел только чистейшее удовольствие, и, что важно, он умел этим наслаждаться. Также он столкнулся со страшными испытаниями и понес большие потери. И все же его сердце было таким чистым, что он не озлобился. В его душе не было места ненависти. Он не познал злобы. Коррупция не смогла согнуть его.

Джеймс смутно сторонился большинства родственников и друзей, приехавших издалека, чтобы присутствовать здесь. Он видел Хагрида, и сейчас слышал, как сидевший позади него полувеликан сморкается. Была здесь и Полумна со своим новым тощим кавалером, Рольфом Самандером. В коричневом костюме и огромных очках он был похож, как показалось Джеймсу, на человеческую версию насекомого, которое умеет ловко притворяться сушеной веточкой. Пришел Невилл Долгопупс, а также Диггори, жившие в деревне неподалеку. Поражало количество коллег дедушки из Министерства, большинство из них приехали из Лондона.

Прямо перед Джеймсом сидела бабушка. Плечи Молли вздрагивали, но она не издавала ни звука. Сидевший рядом Билл обнял ее. Его глаза блестели. Он слегка хмурился, пока Кингсли продолжал.

– Есть люди, которые посвящают жизнь борьбе за справедливость: изучают, агитируют, обвиняют. Есть люди, которые стремятся к власти и влиянию: достигают авторитетной должности и принимают судьбоносные решения. И есть люди, которые тратят жизнь на подготовку к борьбе: их навыки обращения с волшебной палочкой и мечом становятся легендой. Они первыми идут в бой, последними отступают. Артур Уизли не был одним из них. Он был лучше. Его доброжелательность не уходила корнями в вину. Его должность не была порождением гордыни. Он не вел бой во имя славы. Он не прилагал особых усилий, чтобы стать таким, каким мечтает стать почти каждый из нас при помощи железной силы воли. Это был человек, не знавший лукавства. Человек долга и верности. Человек правды и любви. Но главным образом, Артур Уизли… был отцом… и мужем… и другом.

Кингсли впервые опустил глаза. Он сжал губы и снял очки. Все еще глядя на небольшое возвышение перед собой, он закончил:

– Артур Уизли был лучшим в своем роде. И нам будет не хватать его.

В наступившей тишине Джеймс боролся со слезами. Заплакать сейчас казалось ему неприличным. Когда он впервые осознал, что происходит, тогда, в тот полдень в гостиной, глядя на стрелку дедушки на часах Уизли, он словно онемел. Он знал, что ему полагается чувствовать печаль, или гнев, или страх, но вместо этого его заполнило ощущение странной гулкой пустоты. Когда семья разделилась на небольшие группки – с требованиями объяснений, выражениями горя – Гарри забрал Лили, Альбуса и Джеймса в спальню на втором этаже, в которой они так часто ночевали.

– Вы понимаете, что это значит? – спросил он у них, посмотрев каждому в глаза, его лицо было серьезным и печальным. Лили и Альбус молча кивнули. Джеймс не шелохнулся. Ведь если бы он понимал, что случилось с дедулей, то он бы чувствовал хоть что–нибудь, верно? Гарри крепко обнял всех троих, и Джеймс почувствовал прикосновение щеки отца к своему плечу. Она была горячей.

Теперь же, когда Джеймс смотрел, как его бабушка и дядя Билл приближаются к гробу, он ощутил безграничное, монументальное горе. Его горло сдавило. Глаза защипало, и он отчаянно заморгал, стараясь скрыть слезы. Ему было бы очень стыдно, если бы кто–нибудь заметил, но в то же время казалось, что сдерживать слезы – тоже неправильно. Он разрывался между этими двумя состояниями.

Как дедушка мог умереть от такой глупой вещи как сердечный приступ? Ведь великие волшебники не умирают в подобного рода случаях, верно? Это же тот человек, который лицом к лицу столкнулся со змеей Волдеморта и выжил, чтобы рассказать всем об этом. Как мог человек, сражавшийся против ужаснейших злодеев, убивавших направо и налево, закончить свои дни так глупо? Несправедливость всего этого камнем давила на сердце Джеймса. Разве дедушка не заслужил защиту от подобного рода вещей?

Разве он не заслужил еще несколько лет жизни, чтобы увидеть, как повзрослеют его внуки? Его уже не будет, чтобы порадоваться за Джеймса, когда он в первый раз попадет в гриффиндорскую команду по квиддичу. Он не придет на свадьбу Джорджа и Анджелины, никогда не узнает, как они назовут своих детей. Никогда не развернет упаковку с магловскими торцевыми ключами, не воспользуется ими для завершения самодельных крыльев на своем призовом форде «Англия». Автомобиль так и останется стоять в гараже, наполовину покрашенный, с одной выпавшей фарой, до тех пор, пока не проржавеет насквозь и не потеряет все то, что вложил в него дедушка. Никто другой не станет о нем заботиться. В конце концов, его просто увезут куда–то и утилизируют. Похоронят.

Гарри встал в конце прохода, помогая Джинни подняться на ноги. Лили и Альбус тоже поднялись со своих мест, но Джеймс продолжал сидеть. Он смотрел прямо перед собой, его щеки пылали. Ноги просто отказывались служить. Секунду спустя Джинни повела Альбуса и Лили вверх по проходу к гробу. Джеймс почувствовал, как его папа сел рядом с ним. Никто не произнес ни слова, но Джеймс ощутил прикосновение ладони к своей спине. Это немного утешило его. Совсем чуть–чуть.