Феликс Крес - Страж неприступных гор

Раладан качал головой, уставившись в стену.

— Она никому не сказала, — помолчав, проговорил он. — Она никому не признавалась, что больна. Она построила здесь настоящее государство, построила из ничего и крепко держала его в руках… Никто здесь ничего без нее не сможет сделать. Она чего-то хотела достичь, к чему-то стремилась, но к чему?

— Ты знаешь.

— Скорее только представляю. Весьма туманно.

— Она говорила тебе обо всех своих планах.

— Да, но я никогда не слушал. Разве что если она приказывала «сделай то-то или то-то». Теперь мы остались одни и даже не знаем… Даже не знаем, кто должен заняться детьми. Неудавшийся отец или приемная сестра? Ни один из них? А может быть, оба?

— Отец, — сказала она. — Ты знаешь, что так будет, просто хочешь еще немного подергаться. Ну так подергайся. Но я вскоре отправляюсь в плавание.

Симпатичные невольницы попрятались по углам. Они были подарком от великого воина и вместе с тем дартанского богача, который не мог больше их держать у себя и потому отправил на далекие Агары, к друзьям, которые когда-то оказали ему гостеприимство. В невольничьих хозяйствах таких девушек называли невольницами первого сорта, обычно же просто «жемчужинками» — это были необработанные или плохо обработанные алмазы, которые не могли сравниться с самыми дорогими драгоценностями. Но хоть они и не обладали их блеском, но не имели и явных недостатков и стоили очень, очень дорого. Достаточно дорого, чтобы являться по каждому кивку и даже мановению ресниц того, кто был их владельцем.

Ее высочество Риолата Ридарета не могла найти ни одной, хотя в доме их обитало целых семь.

Присутствие княжны во дворце считалось чем-то вроде морового поветрия — либо стихийного бедствия, которое нужно как-то переждать. Невольницы ее ненавидели, вольнонаемных же слуг во дворцах вообще бы не было, если бы Риди жила здесь постоянно, — не существовало таких денег, которые заставили бы людей работать в столь проклятом месте. Ни для кого у нее не находилось даже тени доброго слова, она любила только Раладана, безразлично относилась к детям и по необходимости терпела княгиню Алиду. Кроме того — но это уже не касалось дворцов, — она браталась с командами своих кораблей. Она была ведьмой, каких свет не видел ни до, ни после нее, к тому же ведьмой сумасшедшей. Она могла высморкаться на стену и избить за это прислугу до крови, хуже того — могла заметить испачканную стену там, где стены вообще не было, и наказать того, кто вообще не имел к дворцу никакого отношения… Время от времени — к счастью, довольно редко — у нее в голове перемешивались миры, события, люди, дни недели. Два раза она вообще забывала, кто она такая.

Команды заходивших в Ахелию пиратских кораблей считали ее проклятой, но неприязнь к княжне смешивалась с восхищением и опасливым уважением, ибо ее похождения на суше и на море уже успели обрасти легендой — на пиратов легко было произвести впечатление рассказами о сражениях, грабежах и резне. Но наемники ахелийских военных эскадр, которые пиратами не были, Слепую Риди попросту терпеть не могли и боялись словно чудовища из морских глубин. Когда она с проверкой появлялась у них на борту, они не знали, как избавиться от напасти и вымолить прощение у судьбы. Обожала ее только одна команда, ее собственная: двести верзил, готовых разорвать в клочья любого, кто косо посмотрел бы на их «капитаншу».

Они подходили к ней так же, как и она к ним, а все вместе — к кораблю, плавучему гробу, который держался на волнах каким-то чудом. Это был хороший парусник, почти новый, но настолько неухоженный и разбитый, что напоминал сущее чудовище. Ясно было, что перетершиеся штаги и истлевшие ванты рано или поздно не справятся со своей задачей, и тогда мачты под тяжестью ветра в парусах треснут все одновременно, свалятся за борт и опрокинут корыто килем вверх.

Без особого преувеличения можно было сказать, что все моряки Шерера — ибо «Гнилой труп» был известен повсюду — чуть ли не затаив дыхание ожидали этого мгновения.

Вопли разгневанной княжны наконец выманили в самую большую из дневных комнат одну из девушек, Ласену, которая командовала остальными — однако с этим были связаны не только привилегии, но еще и обязанности. С улыбкой, никак не подходившей к взгляду загнанной лисицы, Ласена предстала перед Слепой Тюленихой Риди, ибо так полностью звучало военное прозвище пиратки. Впрочем, им никогда не пользовались, во всяком случае не в ее присутствии, поскольку слово «тюлениха» на островах считалось оскорбительным, примерно так, как в других краях «корова». Неизвестно, откуда взялось это прозвище; впрочем, у Риди было несколько других, еще хуже, и лишь одно лучшее, а именно: Прекрасная. Ласена с ходу получила по лицу, после чего почти согнулась под тяжестью мешка, который разгневанная госпожа сунула ей в руки. В подобных мешках моряки держали свои вещи.

— Развяжи! Где все остальные? Совсем обленились?

— Если нужно, то… я их сейчас найду…

— Собственно, не нужно. У меня хорошая новость: я тут не останусь, так что вами будет командовать кто-то другой.

Новость была действительно хорошей, и невольница едва сдержала радость.

— Я знаю, что Алида была для вас весьма снисходительной и доброй госпожой, — продолжала княжна, садясь в большое кресло и закидывая руки за голову. — Вам наверняка ее жаль. Ну… и мне немного тоже.

Из развязанного мешка, над которым сидела на корточках невольница, вывалились платья — помятые, но превосходные, вышитые золотыми и серебряными нитями, расшитые бирюзой и жемчугом. Удивленная девушка вопросительно посмотрела на княжну.

— Забирай это и подели между всеми. До завтра составь список всего, что вы хотели бы иметь, — безделушки, костюмы… все равно. Все, что придет вам в голову и что можно купить на этом острове. Закажешь все это, а я заплачу. Это… — Она замолчала, а потом неожиданно начала объясняться: — Это от вашей госпожи, от ее высочества Алиды, вернее, от ее имени. Я знаю, она хотела бы поблагодарить вас за… не знаю, наверное, за все. Она была вами довольна. Позаботьтесь о ее детях; их отец… князь… всего лишь мужчина. Иди, Ласена. Я больше никогда никого из вас не ударю, ибо некому потом возместить вам ущерб.

Девушка собрала платья и вышла, с трудом сдерживая волнение. Княгиня Алида была для своих слуг самой прекрасной госпожой на свете, и никто ее не оплакивал более искренне, чем они.

За окнами сгущались сумерки, в комнате тоже стемнело. Ридарета еще немного посидела, потом встала, опираясь рукой о стол… и едва не упала, когда рука встретила пустоту. Ну что ж… она успела привыкнуть. Столько лет! У нее было прекрасное зрение, и одним глазом она видела столь же отчетливо, как когда-то двумя. Однако для оценки расстояния одного глаза не хватало. Ей пришлось учиться тому, что принадлежит к числу простейших человеческих навыков, — и она научилась. Но до сих пор иногда, особенно в предательском свете закатных или рассветных сумерек, спотыкалась обо что-нибудь или хваталась рукой за воздух.