Ника Созонова - Грань

Повалявшись всего несколько минут, сорвался в магазин — за вкусненьким к чаю и обязательным подарком.

Алиса не опоздала — она никогда не опаздывала.

Выглядела моя бывшая подруга жизни великолепно. Так же недоступна, что и пятнадцать лет назад, когда я засматривался на нее в классе. Так же равнодушна, как в те годы, что мы были вместе и я пытался хоть чуть-чуть ее оживить. Жемчужно-серое шелковое платье оттеняли бусы из полосатого оникса — видно, решила побыть женщиной, порадовать мой холостяцкий глаз. (Как бы не так: мой! — тут же возразил сам себе. Явно, на свидание намылилась.)

— Папка, папочка!

Варежка повисла у меня на шее. Один своим прикосновением она отогнала прочь весь негатив, скопившийся за неделю. И хроническую усталость, и сегодняшний экстаз детоубийцы, и зловещие слова тетки в метро.

— Привет, моя славная! Соскучилась? А у меня для тебя сюрприз. Беги в комнату, сразу увидишь!

Это традиция: Варька знает, что у меня ее всегда ждет новая игрушка или книжка. За это она дает мне возможность посидеть с ее мамой четверть часа на кухне, перебрасываясь ничего не значащими фразами.

— Ну, как ты?

Стандартный вопрос, который я задаю, снимая с плиты кофе. Стоя к ней спиной, ожидая услышать такое же стандартное 'нормально'.

— Ты знаешь, неважно.

От удивления я чуть не выронил кофейник.

— Что случилось?!

Если Алиса говорит, что не все в порядке — произошло нечто катастрофическое.

— Меня беспокоит Варька. С ней творится что-то странное.

— Что именно?

Я весь напрягся, даже заболело под ложечкой.

— Она стала очень забывчивой. То и дело словно отсутствует. А вчера потеряла сознание на прогулке в детском саду. Мне рассказала воспитательница. Это ведь не нормально, когда ребенок в шесть лет ни с того ни с сего падает в обморок?

— Надо срочно отвести ее к врачу.

Алиса согласно кивнула. Потерла висок, словно у нее разболелась голова.

— Да, конечно. У врача мы уже были. Он посоветовал пройти полное обследование. С понедельника начинается морока: одних анализов сорок штук, черт бы их всех побрал. Как ты думаешь, у нее ведь ничего серьезного?..

Она заразила меня своим беспокойством. Моя железная леди паниковала, паниковала отчаянно, хоть и старательно пыталась этого не показать. Чтобы рассеять ее страх (и свой тоже), я выдал как можно беспечнее:

— Уверен, что у Варежки все в порядке. У нее ничего не болит. А насчет обмороков и всего остального — так она просто очень быстро растет. Организм не успевает подстраиваться — только и всего. Так бывает!

Алиса кивнула, тремя глотками выпила свой кофе и встала. На лицо ее вернулось обычное деловито-холодное выражение.

— Ты меня успокоил, спасибо. Ну, до завтра!

Я проводил ее до двери, скользнул губами по холодной и гладкой, словно искусственной, коже щеки.

Вернувшись на кухню, выпил залпом стакан воды, шагнул к окну и вжался лбом в стекло — так, что оно заскрипело. 'Господи, пожалуйста, пусть все будет нормально. Господи, если ты есть, неважно какой — игрок, сумасшедший гений или экспериментатор — будь человеком. Пусть мои слова окажутся истиной, а беспокойство Алисы — паранойей. Пусть минует мою Варьку страдание, пусть даже тень боли не коснется ее светлой макушки. Пусть лучше я заболею, или даже умру — только бы не ей…'

— Пап, ты зачем со стеклом целуешься?

Варька, застыв в дверях, с любопытством меня разглядывала. Косички, аккуратно затягиваемые каждый раз Алисой, успели растрепаться. Видимо, на ее волосы так действовала атмосфера моего дома. У себя дома или в детском садике они могли вести себя прилично в течение всего дня, но стоило ей оказаться в моей холостяцкой хатке, как с первых минут волосы начинали капризничать, косички лохматились, и пряди торчали во все стороны.

— Папа просто задумался, маленькая. Иди сюда — я покажу тебе наш город с высоты двенадцатого этажа.

Варежка фыркнула.

— Он скуффный и серый, и всегда одинаковый. Не хочу на него смотреть! Да и видела я сто раз.

Тем не менее, она подгребла ко мне, и я поднял ее на руки.

— Конечно, видела, но он потихоньку меняется. Не совсем одинаковый. Смотри, вон тот дом, за три от нашего, стали красить в голубой цвет. Совсем, как у тебя!

Варька маленькая и теплая, и словно пропахшая насквозь смешными детскими снами и любимым малиновым вареньем — так, что хочется ее укусить.

— И не как у меня! Ничего даже общего. У меня светло-голубой, нежно-голубой, как цветочек. Не видишь разве?

Она ткнула пальцем в стекло. Год назад Варьке пришла в голову гениальная идея раскрасить уныло-серый пейзаж за окном. Понимая, что мама вряд ли это одобрит, создала свой шедевр у меня на кухне, с помощью гуаши и фломастеров. Трудилась несколько часов, с ног до головы перемазавшись в краске, пыхтя, сердясь, что стоит отодвинуться — и раскраска домов и сами дома за окном перестают совпадать… В итоге — половина окна теперь переливалась яркими цветами: стены зданий напротив стали зелеными, голубыми и оранжевыми, а полоска неба над ними — ярко-синей. Вторую половину она оставила нетронутой — видно, надоело это занятие (лукаво объяснив, что нужно же папе знать, идет на улице дождь или снег, или там сухо).

— Да, ты права. У тебя не в пример лучше. Хорошую идею — раскрашивать дома и заборы в яркие краски — как всегда опоганили: когда краски слишком яркие, они неживые. Кажется, что живешь не в жизни, а в кукольном театре.

— В плохом кукольном театре, — поправила меня Варежка. — В хорошем я бы жить не отказалась.

(И это при том, что ни хорошего, ни плохого мы с ней не видели — разве что на картинке в книжке.)

— Умница. Верная поправка! Ты ведь у меня умница, правда?

Варька важно кивнула. Мы смотрели в окно — в прозрачную его половинку. Дочка прижималась лбом к моему подбородку, щекоча кожу легкими прядями, выбившимися из косичек. У моей принцессы волосы светлые и очень тонкие, как пух. Потому косички — словно два крысиных хвостика с тяжелыми зелеными бантами. А выбившиеся прядки образуют вокруг головы облако или перекати-поле (смутно, впрочем, представляю, что это есть такое). Упрямо выступающая нижняя губа и длинная шея — от Алисы. Нос короткий и подвижный, зубы редкие и большие — от меня. Никого не обидела, ни маму, ни папу…

— Смотри, — я вел по стеклу пальцем, а она следила за ним чуткими зрачками, — наш город не всегда был таким серым и скучным, как теперь. Когда-то вон то здание, что сейчас завалено грудами мусора, было стройным и белоснежным. Вокруг него росли деревья — целый парк с прудом, в котором плавали утки. Дети кормили их хлебными крошками, и они не боялись людей и подплывали близко-близко…