Дом, где живет чудовище - Мара Вересень
— Лорд Эдсель…
— Это мне кара за непрошеный совет, видимо, а вам за рассеянность.
— Добрый день. Извините.
— Вы за добрый день сейчас извиняетесь или за подбитую челюсть и отдавленную ногу?
Снова, как ночью в столовой, отчаянно захотелось зажмурится. Было ужасно стыдно. Когда я умудрилась сделаться такой неловкой?
— Я не извиняюсь. Я…
И косноязычной. И слова забываю. Очень вовремя…
— Однако. И не собираетесь?
— Собираюсь! — от отчаяния я недопустимо повысила голос и почувствовала, как щекам стало горячо.
— Тогда повернитесь, наконец, лицом, или думаете, что раскаяние на спине будет выглядеть выразительнее?
— Вы же против, чтобы на вас смотрели.
— Сейчас не против. Сейчас сюда половина рынка смотрит. Вас жалеют, восхищаются вашей стойкостью и немного завидуют, а на меня смотрят и гадают, я вас прямо тут целиком сожру или надкушу и утащу в омут порока и ужаса.
— И разврата, — ляпнула я. Оказывается, прикушенный язык еще не гарант того, что вы не наговорите глупостей.
— Повернитесь же. В конце концов это невежливо, говорить о разврате, повернушись спиной к собеседнику. Мне нужно понять, вы так шутите или это предложение?
— Это не предложение, это выражение такое. Говорят омут порока и разврата, — сказала я, поворачиваясь и продолжая краснеть, но нашла в себе смелость не только не зажмуриться, но и в глаза посмотреть, в лицо. Половину лица. Вторая оказалась скрыта гладкой белой маской с золотыми завитками узорами на щеке и вокруг прорези для глаза. Глаза были серые, светлые, и на фоне по большей части темных волос и тронутой загаром кожи, выглядели почти прозрачными и капельку жуткими.
Рубашка, светлый жилет и брюки, сапоги, плащ перекинут через согнутую в локте руку… Сегодня жарко с самого утра. Мне просто жарко, платье темное, вот лицо и полыхает, а вовсе не от того, что…
Сожрет или утащит в омут… О чем я думаю?..
— Извините мне мою неловкость, лорд Эдсель, я пойду.
— Извиняю. Идите. А как же шаль или платок? Вы ведь хотели.
— Перехотела.
— Зря, вы, кажется, обгорели на солнце. Лицо и кончики ушей. И вы меня извините, мне следовало обозначить свое присутствие прежде, чем давать советы.
Я присела в книксене и поспешила обратно к экипажу.
Зачем? Зачем извиняться перед прислугой, зачем заговаривать, пугать, смущать, сбивать с толку, предлагать разделить ужин? Ему больше поговорить не с кем? Так вроде есть.
Я спряталась внутрь экипажа и наблюдала, как Эдсель пересек небольшую площадь с фонтаном, в которую упирался рынок, и там встретился со смутно знакомым мужчиной в форме. Издалека лица было как следует не разобрать, но форма напомнила красавчика, что смотрел на меня, когда я ждала повозку до поместья, сидя на скамейке у почтовой станции.
С уходом лорда народа на рынке ощутимо прибавилось. Было бы странно предполагать, что это связано. Слухи слухами, но не настолько же? Вон и продавец появился. Можно было вернуться и все же купить ту жемчужно-розовую кружевную шаль. Она мне тоже приглянулась, но я медлила из-за стоимости и непрактичности. Такой открытые плечи только от солнца прятать, а не от озноба или сквозняков. Но тут пришла мадам Дастин, с улыбкой, свертками и новостями. Еще с ней был носильщик из бакалейной лавки с тележкой. Пока молодой парень под бдительным надзором укладывал покупки в багажный ящик, Лексия делилась принесенным. Для начала вручила мне кулек с глазурованными ягодами, а потом ошарашила.
— Ужас, дорогая моя Элира, это совершенно недопустимо, так себя вести.
И я сразу решила, что она была свидетельницей моего столкновения с лордом Эдсель, но дело было в другом.
— Риза, горничная. Я подумала о ней дурно, когда утром она опять не явилась на работу, и уже жалела, что поставила ее комнаты Аларда убирать, а ее, оказывается, мертвой нашли. После той грозы. Бедняжка, такая молоденькая и милая. Как куколка.
— Что? — сладость во рту, растворяясь, отдавала горечью. Живо вспомнилась кукла на серпантине тропы и кричащие над ней чайки. И то, как я ее там не нашла, когда отважилась пойти проверить, не показалось ли мне в сумерках.
Всю дорогу до поместья Лексия только и болтала о несчастной девушке, а по приезде отправила меня разбирать и сортировать покупки, затем были новые поручения и к вечеру я уже и думать забыла и о куклах, и о шалях, и о подкрадывающихся лордах. Даже затылок болеть перестал, едва я переступила порог дома, что уж о прикушенном языке говорить. Но две бессонных ночи подряд сделали свое дело. Я едва не засыпала, выбравшись из тесной ванной, и отключилась быстрее, чем голова коснулась подушки.
А на следующий день снова начались странности.
Лорд Эдсель внезапно возжелал к завтраку десерт. Причем так неистово, что не погнушался лично явиться на кухню. А там мы как раз. Мадам Дастин дегустировала, томящийся на плите соус и довольно щурилась. Кухарка Рина, худая как жердь, вопреки всем устоявшимся канонам, но улыбчивая и добродушная, раздувалась от гордости. Две горничные только закончили со своим завтраком и встали из-за общего стола, где принимали пищу слуги, а я только приступила. И когда хозяин собственной таинственной персоной возник в помещении, у меня был полный рот: ни прожевать, ни проглотить. Так и застыла, как проворовавшийся и пойманный с поличным хомяк. Салфетка, как назло не нашла лучшего момента, чтобы коварно покинуть мои колени и хомячьи щеки было не спрятать.
— Ваша светлость? — удивилась Лексия. При младших слугах она обращалась к лорду Эдселю только так. Лишь при мне по имени, а однажды оговорилась и назвала детским прозвищем — Ларди, и я тут же представила надутого недовольного мальчишку с оттопыренной нижней губой.
— Из дома исчезли десерты? — я почти видела эту детскую оттопыренную губу, с таким лицом он задал вопрос.
Белая маска с золотым узором, та же что была на Эдселе на рынке, сидела кривовато, будто он надел ее прямо перед тем, как войти. Непонятно, как она держалась. Никаких тесемок поверх черных волос. Темное серебро седых прядей с правой стороны было похоже на плеть молний, расколовших ночное небо. А глаза… Глаза смотрели на меня, будто это я виновата, что его светлости сладкого не дали. Особенно подозрительно я выглядела в свете того, что уже покушалась на его остывший ужин, сижу сейчас с набитым ртом, а на столе
