Тринадцать жертв (СИ) - "Lillita"

Поэтому хуже всего было в те дни, когда на работе что-то шло не так. Вальдемар становился ещё раздражительнее, часто со злости напивался. Когда Эйре удавалось заранее узнать, что у мужа пошла не по плану какая-то сделка, когда он не заключил контракт, получил плохой товар… Когда она знала, что он будет зол, то просила близняшек закрыться в комнате и тихо-тихо сидеть там, ни в коем случае не показываясь. Всё для того, чтобы Вальдемар не вспомнил о девочках и не переключил своё внимание на них.

Они, конечно, выполняли просьбу матери. Садились обычно на одну кровать, и Дикра начинала тихо читать вслух книгу, чтобы отвлечь себя и Сюзанну от криков и грохота. Они обе боялись того, что слышали, но Дикра старалась подавить, скрыть свой страх, отчего-то ощущая ответственность за сестру. Она ведь была старше, а потому должна была помочь успокоиться Сюзанне. Обнять, утешить, убедить, что скоро всё стихнет. Утереть так и не проступившие слёзы. А после этого помочь уснуть. Ведь Дикра лучше всё осознавала, поэтому и должна была стать той, кто больше поддерживает и заботится.

Или, может, это до сих пор отзывалось прошлое, когда Дикра не смогла защитить младших детей? Когда выжила ценой их жизни?

Что бы ни было причиной, близняшки всегда старались держаться вместе, быть друг для друга опорой и утешением. Они ведь тоже были жертвами контроля, а потому не могли завести детей. У них были только они сами и любящая, но очень грустная мама. Эйра улыбалась только на людях, но как бы она ни старалась, в этой улыбке всё равно можно было углядеть неестественность, натянутость. Если Вальдемар замечал, что Эйра и дети недостаточно хорошо изображали счастливую семью, то дома им перепадало за это. Ради этой иллюзорной красивой обёртки он даже бил Эйру так, чтобы следы можно было легко скрыть за одеждой. А если срывался так, что последствия побоев оказывались слишком заметными, Эйре приходилось сидеть дома, притворяясь больной, если вдруг кто-то приходил в гости и хотел с ней поздороваться.

Время гостей было для девочек хорошим и страшным одновременно. С одной стороны, это было единственное время, когда дома отец вёл себя спокойно и дружелюбно, с другой же — они должны были изо всех сил показывать себя с лучшей стороны, вызывать у гостей одобрение и восхищение. Если гости часто хвалили близняшек, то день заканчивался спокойно, они просто снова становились пустым местом для Вальдемара, когда всё заканчивалось. Если же отец считал, что дети проявили себя недостаточно хорошо… Они слушали о своей ничтожности, о том, что вообще не должны были появляться на свет.

Бывали моменты, когда Вальдемар замахивался на детей, но так как Эйра должна была быть рядом, то успевала закрыть их собой, увести или дать время самим уйти и спрятаться. С каждым годом Вальдемар становился всё жёстче. Чаще пытался ударить. Со злости оставлял без еды на день или несколько, запрещал видеться с мамой. Дикру он мог заставить в сжатые сроки написать определённое количество картин, Сюзанну нагружал домашними делами, хотя обычно для этого хватало сил прислуги.

Очередной переломный момент случился, когда близняшкам было семь лет. Из-за провала на работе Вальдемар вернулся пьяным и очень злым. Эйра как всегда попросила девочек закрыться в комнате, но крики и грохот в этот день были настолько громкими, что даже отвлечься на чтение не получалось.

— Мне страшно за маму, — прошептала Сюзанна, тяжело сглотнув.

— Скоро станет спокойнее… Мама заглянет к нам, скажет, что утром мы сможем спокойно выйти. Скоро… — Дикра не знала, кого она больше старалась убедить в этот момент — себя или Сюзанну.

Сердце было не на месте и не верило, что в этот раз обойдётся. Что-то кололо и болело в груди, и грызло чувство, что Дикра очень повинна в происходящем, что слишком велик её вклад в эту ужасную атмосферу в доме. Потому что с появлением Дикры становилось хуже. И чем больше она боялась и переживала, тем больше накалялась обстановка, даже если Дикра старалась никак не проявлять эти эмоции, если пряталась в этот момент за стенкой.

Это чувство вины побудило её встать с кровати, когда снова донёсся грохот, после которого наступила подозрительная тишина. Дикра подошла к двери, прижалась к ней ухом. Ничего. И это только больше пугало.

— Я пойду и посмотрю, как они там, — сказала она Сюзанне, отпирая дверь.

— Но ведь мама просила нас ни в коем случае не выходить, — робко возразила Сью.

— Знаю. Но сейчас мне слишком тревожно. Я должна пойти, а ты подожди здесь. Вдвоём легче попасться.

Не дав сестре времени, чтобы придумать ответ, Дикра выскользнула из комнаты и поспешила вниз. Судя по звукам, сегодня конфликт разразился в столовой. Дикра притаилась у входа. Всё ещё было слишком тихо, поэтому она осторожно заглянула.

Эйра сидела на полу. С разбитого подбородка капала кровь, на щеке наливался синяк, у блузки был почти оторван рукав, а правой рукой Эйра, придерживая, прижимала к груди левую. Мама затравленно смотрела на отца, а он, постукивая по раскрытой ладони ножкой стула, глядел так, словно ждал ответа. Отнюдь не терпеливо ждал, готовый в любой момент снова ударить.

Вальдемар сплюнул.

Замах.

— Мама! — в отчаянии крикнула Дикра и бросилась вперёд.

Удар пришёлся в голову. Дикру дёрнуло в сторону, в падении она стукнулась о стол.

Бесчувственное тельце лежало на полу. Родители были ошарашены, дезориентированы, но Вальдемар, в чьи планы не входило добивать, просто откинул ножку, пнул Эйру и ушёл. Эйра же подползла к Дикре. Левая рука у неё была сломана и каждое движение вызывало сильную боль, поэтому пришлось обходиться правой. Только нащупав пульс и уловив дыхание, Эйра смогла облегчённо выдохнуть. Дикра была жива — большего в этот момент она желать не могла.

Все считали, что виной всему был удар по голове, но на самом деле в момент столь сильного испуга сильно оказалось и возмущение осколка. Когда Дикра пришла в себя, она стала… Ребёнком. Казалось, что её навыки и интеллект не изменились, но стало куда более детским поведение. Дикра стала беспечнее, непостояннее, ребячливее. Она отказывалась воспринимать реальность, категорически не желала взрослеть и даже боялась этого. Пряталась от мира в творчестве и фантазиях. Её память часто блокировала травмирующие моменты, особенно те, что были связаны с отцом. Если Дикра долго не видела отца, то могла даже не узнать его. Просто не хотела воспринимать его, всё чаще рисуя в воображении нормальную семью и счастливое детство.

С того момента стала «старшей» Сюзанна. Она поняла, что теперь её очередь заботиться о сестре, защищать, отгораживать от того, что пугало. Вскоре Сюзанна осознала, что своим пением она действительно могла успокаивать. Не так, как все прочие люди. Это была некая магия, природу которой Сюзанна не могла понять, но старалась использовать. Старалась успокоить отца, тем самым заботясь не только о сестре, но и о маме. Было прекрасно, когда у неё получалось. Было ужасно, когда нет. Когда осколок не проявлял себя, Сюзанне доставалось от отца за неуместное пение. Однажды чуть не убив Дикру, Вальдемар словно почувствовал новый уровень власти и в приступе злости бил детей. Точнее, Сюзанну. Эйра уже не всегда успевала защитить дочек, но Сюзанна всегда закрывала Дикру. Она слишком сильно боялась потерять сестру. Слишком сильное впечатление произвела на неё бессознательная Дикра. Влияло ли также то, что из-за внешней схожести Сью легко представляла на месте сестры себя, и просыпался страх собственной смерти? Возможно, но всё же главным мотивом было желание защитить самого близкого человека.

Из-за того, что Дикра впала в детство, её контроль над осколком, в отличие от Сюзанны, стал только хуже. Это проявлялось и в том, что конфликты стали ещё острее, и в том, что сама Дикра иногда начинала теряться. Чаще — в пространстве, реже — во времени. Прежней она осталась только в творчестве, да в любви к сестре и маме.

Эйре с каждым годом становилось всё невыносимее. Она жила ради детей, понимая, что без неё Вальдемар полностью переключится на них, но душу всё сильнее и глубже отравляла обида. Сил жить оставалось меньше и меньше, даже осознание последствий не помогало при выходе из дома натянуть улыбку. Эйра стала словно заводной куклой, которая на автомате делала любые дела. Даже детей она обнимала уже без чувств, потому что сил не было уже и на них. Давно уже не успевали хоть немного пройти старые травмы, как появлялись новые, давно уже не было ни слёз, ни голоса. Эйра увядала до тех пор, пока не осталось сил даже просто жить.