Виталий Каплан - Тайна аптекаря и его кота
— Что ж ещё? — строго спросил господин.
Бабушка Суалагини замялась, подбирая слова. Вот прямо будто слова её — как дрова рассыпанные, а глаза — точно руки.
— На вас думают, гости дорогие, — произнесла она наконец. — Будто кто из вас, или оба, перевёртыши.
— С чего бы такие мысли? — сухо поинтересовался господин.
— Да это Асигунайи, мамка Хайгари с Михарилем, начала… Заполошная баба, а тут такое приключилось. Про то, что вы у меня на постое, ещё с вечера вся деревня знает, у нас же народ любопытный… Я вчера Наихайи сболтнула, из дома напротив, когда кур загоняла, а она уже и дальше понесла. Ну а уже Асигунайи и вбила себе в голову дурную. Ведь у неё как получается? Вы люди никому неизвестные. Пришли на закате, как раз чуток после того, как перевёртыш мальчонку уволок. Шли сюда лесом, значит… значит, могли как раз возле той опушки идти. А кто ещё? — она орёт. — Больше-то некому, орёт. Ну и начали люди пересматриваться, передумываться. Я к тому, что скоро могут и сюда припереться, толпой. И потому, гости дорогие, вам бы лучше уйти… наелись, напились, и ладно. Проведу вас по деревне задами, до леса, и тропинку покажу, которая к новой дороге выведет. Сейчас покушать вам в узелок соберу, а вы пока воды в туесок наберите. Когда ещё в лесу ручей попадётся…
Не успел я слова вставить, как поднялся господин Алаглани, опёрся руками о стол.
— Вот что, бабушка Суалагини, — заговорил он тихо и медленно. — Благодарствую, конечно, и тропинку ты нам когда-нибудь покажешь, и туесок возьмём, да только после. А сейчас никуда мы не побежим, потому что незачем нам скрываться. Не перевёртыши мы, а честные купцы, добрые колесиане, и людям это объясним, и послушают меня люди, ты не сомневайся. А огородами утекать и гнев селянский на твою голову навлекать — это не по мне. Доброе имя торговца Гуаризи я пятнать подозрениями не позволю! Пошли, Гилар!
Бабушка Суалагини, скорбно поджав губы, принялась убирать со стола, а я вслед за господином вышел на крыльцо. Честно сказать, братья, озлился крепко. Поднималось со дна души едкое раздражение.
— Вы что задумали? — прошипел я. — Бабка права, хватаем кота и в лес! С кем объясняться вздумали? С селянами? Они нас в колья сейчас возьмут, а мы без оружия! Двоих-троих завалим, и нас сомнут.
— Гилар, — ответил он непривычно мягко, — утихни. Я знаю, что делаю.
— Честное имя купца Гуаризи вздумали защищать? Так его даже не Алаглани звать, — напомнил я. — Мы тут крепко вляпались, господин мой. Никогда, что ли, не видели разъярённых селян? Они слов не понимают, уж поверьте.
— Снова по уху съездить? — ласково предложил господин Алаглани.
— Да хоть по уху, хоть по какому месту, — уныло ответил я. — Лишь бы смыться отсюда. Сгинем же, и без всякого толку сгинем.
— Всё, хватит препираться, — оборвал меня господин. — Глянь-ка, они уже идут сюда!
…Для деревеньки в тридцать дворов их было довольно много. Я насчитал только мужиков человек десять, а ведь были ещё бабы с детишками. Ну понятное дело, любопытно, да и малышне радость какая — поглядеть, как забьют кольями оборотней. Потом до старости можно будет хвалиться. Впрочем, колья были только у троих, и ещё у двоих — топоры за поясом.
— Ты только ни во что не вмешивайся, — господин наклонился к моему уху, но со стороны, должно быть, казалось, будто он поклонился новоявленным гостям. — Я всё сделаю сам!
— Только, пожалуйста, не как в Дальней Еловке, — не удалось мне удержаться. — Только без «оно понятно» и «эх, жисть!».
— Щенки волков не учат, — сообщил мне господин и громко произнёс:
— Доброго вам дня и милости Творца Изначального, уважаемые!
Он спустился с крыльца и сейчас стоял перед толпой, сложив руки на груди. Глядел на собравшихся и молча ждал продолжения.
— Тварь! Отдай моего сына! — вылетела из толпы худая растрёпанная тётка, я сразу понял: маманя Асигунайи. Глаза её блестели, как бывает при поцелуе сестриц-лихорадиц, на щеках выступили багровые пятна. Она чуть не бросилась с растопыренными пальцами на господина, но всё же остановилась в двух шагах.
— И тебе здоровья, уважаемый, — вышел из толпы высокий, костистый дед, отодвинул левой рукой тётку: не встревай, мол, в мужской разговор. Помолчал, видно, подыскивая слова, затем решился: — Тут вот какое дело… общество, значит, интересуется… беда у нас тут стряслась. Слыхал, поди?
— Да, слышал, — спокойно ответил господин. — Бабушка Суалагини рассказала, как оборотень похитил мальчика.
— Перевёртыш, — поправил его дед. — У нас так говорят.
— А вас так, а у нас в Урлагайе этак, — слегка растягивая слова, ответил господин. — Но сдаётся мне, что вы сюда, почтенные, шли не только целью сообщить то, что я и так уже знаю. Верно?
— Он, он это! — загудел кто-то из мужиков. — Больше ж некому!
— Охолони, Диусаль, — строго сказал дед. — Говорить я буду, а ты себе язык на узелок завяжи. — Он в упор посмотрел на господина и спросил:
— Ты кто таков, почтенный?
— Звать меня Гуарази, — не спеша, откликнулся господин. — А это, — указал он на меня, — сын мой, Гилар. Живём мы в городе Тмаа-Урлагайя, держим небольшую торговлишку. По скобянке работаем. У вас в Пустошье не по своей воле оказались. Шли с караваном на ярмарку в столицу, караван разбойники вырезали, спастись удалось только нам с сыном. Убежали с торгового тракта в лес, блуждали два дня, измучились, и лишь милостью Творца вышли на вашу деревню.
— Да слышал я это, слышал, — дед отмахнулся, точно от комара. — Суалагини растрепала. Только вот людям про вас иное мыслится. Сам посуди, когда дитя пропало? Когда вы ещё из лесу не вышли, потому как в деревню вы вошли уже на закате, а мальцы за хворостом отправились, когда солнышко ещё высоконько стояло. Значит, могли вы их в лесу встретить. Могли?
— Может, и могли, да не встретили, — сказал господин. — А что, у вас тут принято человека виновным объявлять только потому, что кому-то что-то помыслилось? А ну как ошибётесь, а на совести грех повиснет?
— Да что с ним валандаться, — зачастил кто-то нетерпеливый. — В колья их, да и всё тут.
— Успеем в колья, — не оборачиваясь, возразил старик. — Сперва же разобраться надо, чтобы по-людски. Значит, не перевёртыши вы? — спросил он, глянув на меня в упор.
— Мы с батей честные купцы и добрые колесиане, — жарко начал я, сотворив знак колеса. — И в том клянёмся милостью Творца Изначального, над миром обитающего и мир не оставляющего, мольбы наши принимающего и для вечного спасения потребное дарующего.
— Или вы тут считаете, что перевёртыши, сиречь оборотни, есть природная сила, а не дело демонское? — перешёл в наступление господин. — Но будь оно так, Доброе Братство не вылавливало бы оборотней и не жгло бы их. Кому виднее — вам или Братству? А? Вот ты что думаешь? — ткнул он пальцем в того, нетерпеливого. — Дерзнёшь оспорить вероучение, и тем душу загубить?
Мужичок потупился и пробормотал нечто невразумительное.
— Или ты! — указал он на второго, с бородой чуть не до глаз. — Доверяешь в сём вопросе Братству или нет?
— Доверяю, — вздохнул тот. — Нечто можно Братству не довериться?
— А коли так, — продолжил господин, — то сами рассудите: должны ли перевёртыши святых слов и знаков бояться?
— Должны! — сообразил плюгавенький мужичонка с испитым лицом. Я даже задумался: места глухие, откуда берёт-то? Разве что сам гонит…
— Ну так вот, — господин сделал шаг вперёд и толпа отхлынула. — Слушайте меня!
И он начал нараспев читать последование о ниспослании милости Творца. Читал правильно — слегка вытягивая гласную в корне, усиливая напор к середине фразы.
— Ишь ты… — протянул восхищённо плешивый дядька. — Чешет прям как брат Изихругари, покой его душе…
— И ты, сынок, покажи людям, что святые словеса нимало тебе не вредят, — велел господин.
Ну, я и показал. Четверть часа не останавливался — и утренние прошения изложил, и последование к ночных страхов преодолению, и слово призывное на рытьё колодца, и даже последнее братское напутствие тем, коих Творец в Небесный Сад берёт.
— Ну прямо как добрый брат, — восхитился всё тот же лысый. — И откуда в купецком-то сынишке такие познания?
— Брат мой родной, Зиагари, уже двадцать лет как Доброму Братству служит, и до синей рясы дослужился, — охотно пояснил господин. — И Гилар у него в братском общежительстве чуть ли не всю прошлую зиму провёл. Там и поднатаскался. Ну так что? Найдётся среди вас тот, кто скажет, будто перевёртыш — не бесовское создание и потому святые словеса ему пасть не жгут? Молчите? Ну вот то-то!
— А всё ж как объяснить-то, — настойчиво заговорил костистый дед. — Как объяснить, что вы с перевёртышем в одно время и в одном месте оказались?
— И со временем не так, и с местом, — возразил господин. — Лес — он ведь большой. Вот скажи, где та опушка, куда мальчики за хворостом пошли?
