Светлана Фортунская - Анна, королева. Книга 1: Дочь князя

Как ее жалели тогда — старухи, и челядь, и евнухи, и подруги! А женщины султанов — жены и наложницы покойного, ее, Мариам, отца, и других, ее, Мариам, сводных братьев, — жалели ее и тайно радовались, что не их дочерей ждет такая ужасная судьба. Три дня жалости выдержала Мариам, а на четвертый сломалась, выпила «сердечное лекарство» и легла на ложе, ждать смерти. Старуха, Фируза, почуяла что-то неладное своим крючковатым длинным носом, заставила признаться, заставила проглотить какую-то гадость, так, что все внутренности Мариам, кажется, вывернулись наизнанку. А вечером, когда обессиленная — от яда, и от лечения, и от плача, — она лежала ничком и страстно желала умереть, пришел брат, султан.

Он не жалел ее, и не говорил о жертве, которую она должна принести, и не спрашивал ее согласия. Брак ее с королевичем был решенным делом, и, как показалось тогда Мариам, Хуссейн даже и не знал, что она, Мариам, чуть не отравилась.

«Вытри глаза, сестра, — сказал султан, — и перестань реветь. Красивее от этого ты не станешь. И слушай. Я посылаю с тобой сотню джигитов. Ты должна постараться сделать так, чтобы они остались в Межгорье. Если не получится — так тому и быть. Но ты обязательно должна оставить при себе Саида, писца. Скажи, что он твой молочный брат, и что вы с детства не разлучались, и что ты умрешь без него — но Саид должен остаться при дворе короля Кирилла. Писать мне можешь с каждой почтой, но ничего серьезного — обычные пожелания здоровья и сообщения о своих делах. Кстати, тот же Саид пусть для тебя и пишет письма — вряд ли кто-нибудь в Межгорье умеет лучше него писать на бахри. Если же у тебя будут какие-то сведения, которые могут оказаться полезными, вдруг узнаешь чт? — ты понимаешь, да? — нужное нам здесь, скажи Саиду. Или напиши короткую записку, и передай Саиду, он найдет способ переправить сюда. Мне нужно десять лет только, десять лет мира — за десять лет у меня получится…»

Он ушел, и Мариам не успела сказать ни одного слова — «Почему я? — хотела спросить она, — почему не Лейла или Динара?» (Лейла и Динара были дочери наложниц старших братьев Мариам, ныне покойных султанов).

Не получил брат Хуссейн десяти лет, отравили брата Хуссейна. А обида девочки Мариам жжет и сейчас грудь старухи Мариам.

Наверное, поэтому она не совладала с собой и отравила Муртаза.

Мариам отошла от портрета, взяла со столика колоду карт. Еще одно греховное развлечение, наказуемое бичеванием — карты. Их завезли лет сто назад из Загорья, сразу же запретили, но по сей день в каждом доме позажиточнее играют в рамс и вист, а в трактирах — в очко и в дурака. И почти каждая старуха из благородных раскладывает пасьянсы, а иногда — что точно грозит адскими муками! — и гадает.

Мариам потасовала колоду, вытащила оттуда наугад карту — открылась трефовая дама. Дама была изображена в наряде бахристанской красавицы, в расшитом жемчугом лифе, в шелковых шальварах. Дама чем-то напоминала Фатьму — ту юную красавицу и мастерицу, которую к ее, Мариам, свадьбе прислал брат Хуссейн. Мариам с раздражением отбросила карту. Карта попала в очаг и загорелась, съеживаясь и корчась. Фатьма словно бы ожила и на глазах превращалась в седую и сгорбленную старуху, какой и была сейчас.

Мерзавка! До сих пор Мариам не могла вспоминать Фатьму без гнева.

Мало того, что она, предательница, помогла укрыться объявленной вне закона благородной даме Луаре, снабдила ее лошадьми и деньгами — и даму Луару так и не нашли; нет, она еще и сама сбежала от мести Мариам, и скрылась неизвестно где. И лишила ее, Мариам, лучшей мастерицы — хоть Фатьма уже и стала стара, и кружево ей уже не сплести, и не вышить изящный узор, но, как никто, могла скроить платье или шальвары, придумать новый фасон, чтобы смягчал недостатки фигуры, а достоинства, наоборот, подчеркивал, да так, что и самой старой и ушлой сплетнице двора не видны были ухищрения портнихи. И лишила ее, Мариам, Муртаза.

Конечно она, Мариам, виновата сама. Не нужно было знать Муртазу, что его сестра навлекла на себя гнев королевы. Но Мариам так привыкла к собачьей верности своего доверенного слуги, поверенного тайн, что и мысли не было у нее, Мариам, о том, что Муртаз может ее, королеву, упрекнуть хоть в чем-то!

А он упрекнул. Не словами — слова были вежливыми, как всегда, даже подобострастными, — но взглядом и жестом, тем, как он пошевелил пальцами.

«Султан-ханум, — сказал он, он единственный так ее называл — „султаншей“, — Фатьмы нет в городе. Она не принесет тебе вреда, она стара, и душа у нее добрая и чистая, как у жаворонка на заре. Не гонись за ней, султан-ханум!» — и сделал этот жест, то ли отгоняя что-то от себя, то ли отбрасывая…

Мариам повертела в руках колоду и бросила ее в огонь. Все равно без трефовой дамы пасьянс не разложишь. Нужно будет сказать дворецкому, Константину, чтобы выписал новую колоду.

Пожалуй, она отомстила Муртазу совсем не за его предательство, подумала вдруг Мариам. То есть и за его предательство, но больше всего — за предательство брата, Хуссейна, продавшего ее, Мариам, северному дикарю за каких-то десять лет мирной жизни. И из этих десяти он получил только пять. Кто-то другой — а не она, Мариам, — поднес Хуссейну чашу с «сердечным лекарством». А она, Мариам, смогла отомстить всего лишь Муртазу — за то, что любил сестру больше, чем ее, султаншу, султан-ханум, королеву Межгорья. Пока единственную.

Хотя — кто знает? Вестники короля, конечно, скачут быстро, но по осенней непогоде и по бездорожью вряд ли путь от Берда до Дана занял меньше, чем две недели, а за это время расторопный Марк, должно быть, уже и обвенчался со своей княжной — да поразит гниль ее печень! Быстрый, слишком быстрый король Марк — на Дануте он женился, проухаживав едва ли неделю, что там было с Региной — она, Мариам, не знает, но, кажется, тоже скоропалительное венчание; теперь эта, Анна, дочь князя с нелепым именем…

Что же делать с этой новой королевой?

Мариам вновь принялась мерить шагами свой не очень большой покой.

Вряд ли получится устроить случайную стрелу: горянки, насколько она, Мариам, помнит, не принимают участия в охоте.

Подослать к ней Алибека?

Да нет, где ему справиться с женщиной, он прям, как палка, и не умеет таиться; свалка, драка, засада — там он на месте, а вот выследить, найти удобное место и время, сделать все осторожно и тонко, и бросить тень в нужном направлении — этого он не может. Ах, Муртаз, Муртаз, как тебя не хватает!

Яд? Пожалуй, нет. И так уже поползли нехорошие слухи — после смерти Ирины, дочери благородной дамы Людмилы. Очень уж король Марк заглядывался на пухлую хохотушку Ирину, Мариам испугалась всегдашней стремительности сына («сына!») и, кажется, поторопилась, и не проявила должной аккуратности. Слухи удалось пресечь, насколько можно быть уверенной, когда имеешь дело со слухами. Это же как пожар на торфяном болоте — вроде бы и нет пламени, вроде бы и дыма нет, но только успокоишься, расслабишься — ан, опять ползет вонючий вредоносный дымок. Хорошо еще, что больше можно не бояться этих богопротивных колдуний, этих ведьм, с их умением докапываться до самых тайных тайн и со стремлением совать носы, куда не следует.