Светлана Фортунская - Анна, королева. Книга 1: Дочь князя

Мариам взяла с каминной полки резное из камня распятие. Работа горских мастеров. Основание из черного гагата, тело Спасителя вырезано из какого-то белого полупрозрачного камня, а капли крови на челе и запястьях — из мелких гранатов. Горцы — загадочный народ, в чем-то похожий на ее земляков, бахристанцев, но в чем-то и отличный. Христиане.

Значит, женится на горской княжне? Так-так.

Мариам постучала ногтем по камню.

Значит, у ее людей ничего не получилось.

Наконечник стрелы был смазан быстродействующим ядом, купленным ею, Мариам, у заезжего чернокнижника и алхимика. Яд она самолично испробовала на Муртазе — на счет «двадцать» Муртаз испустил дух. Может быть, проклятые колдуньи заговорили Марка и от яда? Да нет, от яда заговоров нет, не то Катарина бы выжила, улыбчивая Катарина, любимица покойной свекрови, да поразит Аллах ее забвением на вечные времена!

Ее люди или погибли, что вероятно, или сбежали. Может, приказать придушить их щенков?

Но нет, не стоит. Если ее люди были разоблачены, и если их казнил король Марк, она, Мариам, воспитает из щенков убийц, мстителей за отца. Хотя кто мешает ей воспитать из мальчиков надежных убийц, даже если их отцы и предатели? Никто не мешает. Хорошо, что она велела содержать их в приличных условиях, сытно кормить и даже выводить на крышу, чтобы дышали воздухом.

Мариам поставила распятие на место. Что же все-таки делать?

Зелье у нее еще осталось. Организовать нападение? Но Марк взял с собой тысячу всадников, пусть каптары и потрепали их, но сколько-то сотен еще осталось, где найти столько бандитов, чтобы справились?

Опять придется ждать. Марк, даже и влюбленный, не будет сидеть в четырех стенах, обязательно выберется на охоту, или ввяжется в какую-нибудь потасовку в трактире. Любит он трактиры. Есть ли у нее люди?

Пожалуй, Алибек с его головорезами сгодится. Алибек — это, конечно, не Муртаз, он и глупее, и безынициативен — ему все надо разжевывать и растолковывать, этому Алибеку, и если что-то пойдет вразрез со сценарием, он растеряется и провалит дело.

Ах, Муртаз, ну почему ты оказался таким хорошим братом?

Не сиделось.

Мариам встала, прошлась по комнате, остановилась у окна. За темным стеклом, за плотно закрытыми ставнями задувал ветер. Суровая в этом году выдалась осень.

А в Бахристане сейчас тепло, созрела хурма, раскрасила рыжим сады Киза. И гранаты, словно тяжелые капли крови, повисли на ветках…

Мариам редко вспоминала родные места. Слишком велик контраст с ненавистным городом Даном.

С первого взгляда она возненавидела его, этот город, его выкрашенные серебряной краской крыши, его узкие с бревенчатыми мостовыми улочки, бревенчатые дома. Даже дворец Межгорских королей был сложен из бревен, и походил больше на скопище сараев и свинарников, чем на человеческое жилье.

И этот дикий обычай — держать скот, и свиней, и коров, и даже коз, в домах. Не в одних с людьми помещениях, но все-таки под одной крышей.

Дикари!

Мариам отошла от окна, постояла у портрета Игнатия. Портрет был сделан незадолго до смерти, живописец изобразил короля стариком, немощным и больным. Мариам не видела ничего хорошего в этой современной модной манере, ей по душе были старинные портреты, на которых короли — предки Игнатия — были все на одно лицо, все полные сил, и здоровья, и молодости, только одним и отличались — одеждой.

Напротив висел портрет сыновей, Марка и Луки. Написан он был тогда же, и тем же мастером. Марк, почти взрослый мужчина, даже и борода пробивается на подбородке, держит за руку Луку, а Лука смотрит на старшего брата с обожанием. Мариам всмотрелась в черты Марка, сравнивая их с чертами покойного мужа. Да, он действительно похож — квадратный подбородок, толстые губы, взгляд исподлобья… Ах, Фируза, лукавая старуха, не заработала ли ты тогда на двоих сразу?

Очень возможно, подумала Мариам. Фируза, конечно, не была колдуньей в здешнем понимании этого слова, ночную нечисть она могла увидеть с таким же успехом, как и сама Мариам, но еще в Кизе Фируза славилась своими снадобьями и зельями, принимала младенцев, изгоняла нежеланный плод, могла вернуть девственность, не брезговала и ядами и приворотными зельями. Здесь ей негде было развернуться — колдуньи могли делать все это, и еще многое, и гораздо более умело. Хотя нет — ни ядами колдуньи не занимались, ни девственность не возвращали. И плод изгоняли тогда только, когда что-то шло неправильно в его развитии, или когда роды грозили женщине гибелью. Так что, должно быть, и в Дане нашла Фируза клиентуру — люди-то всюду одинаковы, что в султанском дворце, что в королевском. Особенно женщины. Если за тремя стенами, за семью замками гарема жены и наложницы султана ухитрялись заводить любовные шашни, то здесь, где все женщины — распутницы, нет, здесь точно нашлось применение талантам Фирузы. Должно быть, какая-то из шлюх короля хотела тайно вытравить плод, обратилась к Фирузе, и Фируза своего не упустила.

Лука был похож на нее, Мариам. Особенно мальчиком — даже пальчики его, тонкие, гибкие, трепетные пальчики, любовно выписанные живописцем, были в точности как у нее, Мариам. Тогда, в детстве.

Мариам посмотрела на свои руки. Пальцы ее остались тонкими по-прежнему, только вот ни гибкости в них давно уже нет, ни нежности. Сухие и тонкие пальцы старухи. Сейчас она уже, наверное, не сможет нанизать жемчужины на шелковинку — любимое развлечение ее детства. И струны комуза не заставит петь.

Комуз она привезла с собой. Она не знала тогда, что церковь Межгорья, бичующая церковь, запрещает музыку и пение, так же, как и танцы, и книги, и стихи.

Ее воспитывали в гареме так, как воспитывали всех девочек благородных семей. Ее учили петь и играть на комузе, ее учили писать стихи и заставляли зазубривать наизусть поэтические сборники давних поэтов; она знала, как понравиться мужчине, она знала способы развлечь его и ублажить. Мать учила ее различным способам устранения соперниц — от ядовитых ранящих сердце насмешек до рецепта «сердечного лекарства»; и как заводить дружбу с евнухами, как узнать, кто из них пользуется влиянием, а кто — нет. И еще Мариам знала, что — рано или поздно — ее выдадут замуж.

Нет, она не ждала, что спросят ее желания или хотя бы согласия, все девушки в Бахристане — собственность отцов и братьев, а тем более дочери султана. Ее судьба оказалась не так уж и плоха: ее могли выдать и за какого-нибудь дряхлого больного старца, или за слабоумного отпрыска какой-то мятежной семьи, для скрепления союза или укрепления верности трону. Нет, не то — она счастлива, что все сложилось именно так, что она стала женою Игнатия, и прожила с ним долгие и счастливые годы, и родила ему детей, и стала королевой. Но тогда, в свои двенадцать лет, разве могла она ожидать, что полюбит северного дикаря? И — самое страшное для тогдашней глупой девочки Мариам: этот брак означал, что она должна будет сменить веру.