Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – граф

Когда прут стал вишневым от жара почти до середины, хлопнула дверь, по ступенькам быстро спустилась леди Элинор, черные волосы, строгое черное платье, словно вся в трауре, лицо бледное и холодное, словно высечено из мрамора, взгляд напряженный, как у кошки, заметившей воробья на расстоянии прыжка.

Она остановилась передо мной, взгляд еще раз пробежал по толстым железным оковам и цепям.

– Кто ты? – спросила она резко. – Отвечай!

– Леди Элинор, – ответил я почтительно, но с достоинством мужчины, ведь простолюдины тоже мужчины. – Я тот, кого вы знаете… и кому можете доверять… Я не знаю, почему вам наговорили, что я что-то замышляю против вас… Но я служу вам верно и честно…

Она не дослушала, резко бросила в сторону Ипполита:

– Прижги его!

Ипполит, мрачный как туча, надел толстую рукавицу и лишь тогда взялся за темный конец прута. Я ощутил жар, как только он его начал вынимать из раскаленных углей, затем сухой зной опалил живот. Резкая обжигающая боль резанула бок, я дернулся, раскрыл рот и… удержался от крика. Это сейчас все орут, когда им ломают пальчик, а ведь раньше под пытками не только хранили гордое молчание, но даже смеялись над врагами!

Глаза леди Элинор сузились, как у разъяренной кошки.

– Еще!

Острая боль прожгла бок и прокатилась волной по нервам. Я поморщился, но смолчал.

– Еще! – выкрикнула она в ярости. – Еще!

Острейшая боль жгла мне бок, затем второй. Несмотря на полуобморочное сознание, я сообразил, что Ипполит старается жечь те места, где на боках у каждого валики жира, там нет мышц, там одно сало…

– Еще!

Я дернулся, в глазах леди Элинор мелькнула радость, я прохрипел:

– Все… поклеп…

– Врешь, – выкрикнула она озлобленно. – Ипполит!.. Этого мало!.. Возьми клещи!

По моему лицу катятся крупные капли пота, выедают глаза, Ипполит как в тумане, но я сквозь шум крови в ушах услышал его измененный голос:

– Ваша милость… я сейчас сомлею… Я ведь не палач, я – кузнец…

Она в нетерпении выкрикнула:

– Пошел вон!.. И пришли Адальберта!

Я сцепил зубы, в голове молоточками стучит только одна мысль: только бы не сорваться и не начать залечивать раны. Если леди Элинор увидит это, мне конец. Она не просто убьет, но еще и расчленит, а потом сожжет так, чтобы пепел рассеять по ветру. Пусть эта адская боль, пусть от ужаса холодеет нутро, когда вижу, как из раскаленных углей вынимают длинный прут с добела раскаленным кончиком, от которого сыплются искры, как от бенгальского огня.

Потом, когда им два-три раза проткнут мне бока, руки, ноги, белый металл становится оранжевым, а затем и вовсе красным, даже темно-красным.

Я почти терял сознание, но всякий раз возвращал себя в реальность, а то вдруг организм воспользуется моим беспамятством и залечит, это все, конец мне…

Правда, так и не уловил, когда появились Адальберт и Винченц, первый сразу же начал тыкать в меня раскаленным прутом, запах горелого мяса выедает ноздри, Винченц сжимает в руках дубинку.

Не дожидаясь, пока прут остынет в моих ребрах, Адальберт возвращал его на жаровню, подходил ближе, всматривался. Я вишу на слишком коротких цепях, он сильным ударом в подбородок вскидывал мне голову. Если я опускал, снова бил до тех пор, чтобы видеть мое лицо, пока я не начинал удерживать голову.

Он удовлетворенно усмехался.

– А что, он крепок? Что скажешь?

Винченц, к которому он обращался, посмотрел на меня хмуро, сплюнул под ноги.

– Слишком увлекаешься. Умный, да?

– Я?

– Не я же.

– Можешь предложить что-то лучше?

Винченц снова сплюнул на пол.

– Могу, конечно.

– Ну так вперед!

Адальберт сделал издевательски приглашающий жест. Винченц посмотрел на него, на меня, крепче стиснул дубинку и подошел ко мне. Наши взгляды встретились, на суровом лице начальника стражи я не увидел ни жалости, ни сочувствия.

– Ну что, – проговорил он раздельно, – будешь говорить, сволочь?

– Я уже все сказал, – прохрипел я. – Невиновен…

Он с силой ударил дубиной в бок. Затрещали ребра, острая боль впилась во внутренности. Я задохнулся, невольно вскрикнул, обвис. Винченц проговорил раздельно:

– От пары сломанных ребер не умирают. Но вот когда будут сломаны все…

Он ударил снова. Я услышал треск костей, острая боль прошила до пят. Винченц задержал дубинку на взмахе, но я молчал, он ударил в третий раз. Лютая режущая боль, теперь я уже не мог свободно дышать, острые обломки впились в легкие, заливая их кровью.

– Ну? – сказал он непреклонно. – Выкладывай, после этого ты умрешь быстро. А так тебе придется умирать долго и страшно.

Я с трудом поднял голову, перед глазами расплывается, пот течет градом и выедает глаза.

– Винченц, – просипел я окровавленным ртом. – Винченц… вот за это я тебя убью…

Мне показалось, что он вздрогнул, но в следующее мгновение замахнулся и ударил по другому боку с такой яростью, что там затрещали сразу все ребра. Перед глазами померкло, я лишь слышал сквозь шум крови в ушах, что Адальберт отбирает дубинку у взбешенного начальника охраны.

Я не знал, день сейчас или вечер, прошли сутки или месяц, меня окатывали холодной водой и снова терзали. Винченц больше не показывался, пытал Адальберт. Однажды в подвале, не дождавшись моих признаний, снова появилась леди Элинор.

Правую руку мне сломали в двух местах, боль невыносимая еще и потому, что я подвешен именно за руки. Меня снова окатили водой, сунули под нос какую-то вонючку, сознание немного очистилось, я обнаружил, что смотрю в полные ярости глаза леди Элинор.

– Почему не признаешься? – прошипела она яростно. – Тебе все равно живым не выйти! Скажи правду, и я дам тебе легкую смерть!

– За что? – прохрипел я. – Вас обманули…

– Меня нельзя обмануть!

– Ну да, – прошептал я, – нельзя… Я же вижу, что обманули. Скажу правду, я был вам действительно предан, леди Элинор. Но теперь я освобождаю себя от клятвы верности…

Ее зеленые глаза вспыхнули подозрением.

– Ты никакой клятвы не произносил!

Я сказал поспешно:

– Да, я ведь не благородный… Но я поклялся молча, в душе. Вы меня приютили… и вообще вы – удивительно красивая и… очень одинокая. Таких женщин мы, мужчины, просто обязаны защищать… А сейчас, когда вы поверили врагам своим, а меня так несправедливо… сейчас я уже не ваш… И делайте со мной, что хотите.

В ее глазах внезапно проступила неуверенность, лицо дернулось и застыло. Я сцепил зубы и старался не кричать от боли, что багровыми волнами накатывается на сознание, как сквозь туман вижу холодные глаза, что приблизились, всматриваясь в меня с неумолимостью мощного рентгена.