Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – властелин трех замков

Даже вытереться не дали: девичьи руки растерли нас, приводя в смущение, те же девушки помогли одеться и, хихикая и напоминая, где их можно найти ночью, выпроводили в другую комнату, где мы попали в руки двух важных слуг, что тут же вознамерились одеть нас с ног до головы в новое и дорогое платье. Альдер и Ревель тут же согласились, Клотар поворчал и согласился, только брат Кадфаэль отказался наотрез расстаться с монашеской рясой, а я пошел на компромисс: разрешил сменить мой потертый ремень на новенький, удивительно легкий, хотя и усеянный металлическими пластинками, что служат дополнительной броней. Никто из нас, понятно, не решился даже на миг расстаться с оружием.

Нас провели через анфиладу залов, а когда последняя дверь распахнулись, я отшатнулся, ослепленный, рядом ахнули мои спутники. Огромный зал освещен так ярко, словно вдоль стен установлены мощные юпитеры. Яркий солнечный свет заливает празднично одетых юдей, что стоят или медленно бродят группками, беседуют, везде чувствуется довольство, сытость и спокойное наслаждение жизнью, ее красками, возможностью вот так чувствовать себя здоровыми, довольными, что сейчас перейдут в соседний зал и усядутся за празднично накрытые столы…

– Хорошо живет барон, – сказал с завистью Альдер.

– Бароном вообще жить хорошо, – буркнул Клотар.

Альдер скосил на него глаза.

– Все еще мечтаешь о своем баронстве?

– А кто не мечтает, – ответил Клотар желчно. – Нельзя всю жизнь шататься по дорогам с мечом в руке. Когда-то любой меч становится тяжелым…

Альдер кивнул, мне почудилось в его черных глазах понимание и даже сочувствие. Наш проводник, роскошно одетый слуга с настолько улыбающимся лицом, словно прочел всего Карнеги, с поклоном приговаривал:

– Сюда, пожалуйста… сюда… а теперь сюда…

Лавируя между балдеющими гостями, мы приближались к распахнутым дверям, где виден зал размером со стадион, длинные столы, накрытые цветными скатертями, и огромное количество дорогой посуды. Альдер восторгался, Клотар помалкивал, в глазах бессильная зависть, брат Кадфаэль бормочет за спинами насчет греха чревоугодия и чрезмерной роскоши, из-за которой не разглядеть быстро мельчающую душу, я смотрел в распахивающийся зал, как вдруг предчувствие неприятностей заставило остановиться и повернуть голову.

Со стороны двора высокие двери распахнулись, словно в них ударили тараном. По залу пронесся ветер, на улице свежо, на пороге появился рослый и массивный, даже грузный человек с чуточку выпирающим животом, в богатой ливрее. Он смотрел прямо перед собой ничего не выражающим взором, так смотрел бы робот, и так же, не меняя выражения лица, мясистого и широкого, как у мастифа, провозгласил могучим голосом в пространство:

– Его высочество герцог Клондерг, гранд Кастилии, великий и сиятельный князь Нордляндии…

Рядом с ним появился высокий поджарый мужчина, вскинул руку в небрежном жесте, мажордом мгновенно оборвал речь, словно его выключили. Двигался поджарый уверенно, властно, нисколько не сомневаясь, что каждый его жест будет замечен, а каждое оброненное слово – услышано. И принято, понятно, к исполнению.

Я хмуро смотрел, как он легко несет крупное жилистое тело через зал, неторопливо и с грацией бойца, что часами оттачивает умение двигаться в тренировочном зале. В поясе не то чтобы узок, но и нет валиков жира, на ремне сбоку короткий узкий меч, почти шпага, явно ритуальное оружие, приличествующее рангу, эфес блещет золотом и каменьями.

Следом вдвинулась орда придворных. Вообще-то их не больше десятка. Даже семь человек, если быть точным, но мне сперва показались огромной толпой из-за пышных растопыренных одежд, ярких и многоцветных, огромных шляп с длинными перьями, широченных ботфортов. У всех мечи, кинжалы, словно массовка вывалила на сцену «Псковитянки» или «Хованщины».

Лишь одного я воспринял всерьез: двигается следом за принцем, на голову выше, настоящий гигант, широк в плечах, и даже роскошная одежда и богатая шляпа с перьями не в состоянии скрыть мрачного, даже жестокого выражения на суровом, будто высеченном из камня лице. Два шрама пересекают правую щеку и скулу, а складки у толстых стиснутых губ настолько глубокие, что тоже кажутся шрамами. Да и раздвоенный подбородок то ли раздвоился по воле родителей, то ли в молодости под ударом боевого топора.

Остальные слишком уж похожи на гуляк, хотя не думаю, что все ими являются: умные люди умеют прикинуться гуляками, чтобы оттеснить натуральных гуляк и составить окружение влиятельной особе.

В свите принца почти все держались подражая принцу, самоуверенно и вызывающе, отсвет его власти падает и на них, оглядывали всех бесцеремонно, то и дело опускали ладони на рукояти мечей. Рядом со мной ахнул Альдер, я быстро посмотрел в сторону, куда он вперил взор.

Грубер неторопливо двигается в свите, в сверкающей кирасе, стальные наплечники блестят в оранжевом свете, короткий синий плащ красиво ниспадает с плеч, едва достигая поясницы. На ремне меч, два кинжала, правая рука в боевой перчатке на ходу поглаживает эфес меча. Он выглядит самым крупным и крепким в свите герцога, это ему следовало бы идти по правую руку…

Я быстро взглянул на подобравшегося Клотара, первый меч Маркварда даже голову наклонил, будто сейчас бросится с ревом и поднимет врага на рога. Возможно, Грубер в самом деле скоро станет правой рукой герцога. И тогда его уже не достать…

С Грубером, похоже, еще двое из его отряда, хотя, возможно, я и ошибаюсь, однако только двое отличаются и загорелыми лицами, и более пестрой одеждой, и той смесью вольницы и в то же время почтением перед именитыми вельможами. Остальные в свите герцога похожи на самого герцога бледностью, изнеженностью, порочными испитыми лицами.

Брат Кадфаэль с недоумением, а затем растущим неприятием смотрел на сопровождающего свиту епископа: толстого, обрюзглого, с багровым лицом пропойцы. На лице епископа явственно отпечатались все существующие пороки, начиная с простого чревоугодия и заканчивая чем-то вообще невообразимо грязным, за что душе вечно гореть в геенне огненной.

Герцог произнес громко:

– Дорогой Траумель, до турнира в Каталауне, куда мы направляемся, осталось каких-нибудь полсотни миль, так что мы изволим остановиться в вашем замке на несколько дней. Надеюсь, вы примете нас со всем своим добросердечием, радушием… и мои друзья никогда и ни по какому поводу не услышат отказа!

Траумель побледнел, через силу выпрямился. Я видел, как он замедленно поклонился, старый барон понимает, что в первые же часы гости изгадят весь замок, перепьются, начнут калечить слуг, насиловать не только служанок, но и всех женщин, которые им приглянутся, а герцог уже наслышан о его трех дочерях…