Алекс Готт - Белый Дозор

— Кьямма хаа, роте кьямма хаа! — проскрипела старая карга. — Нави-ма, Прави-ха, Яви-ха…

После этой необъяснимой выходки она заткнулась, молча уползла на свою половину, и полог за ней сам собою задернулся, точно занавес на сцене. Старая карга точно выполнила свою функцию, ради которой и прожила всю такую долгую жизнь.

— Бабушка сказала про какую-то воронку, про ворота… — растерянно перевела Кунэй. Сказала «Ищи черную воронку, где Навь, Правь, Явь сойдутся вместе». Ничего не понятно, — пожала плечами якутка.

Василий очнулся и сидел, держа в руках сделанный им только что рисунок, с недоумением глядя то на него, то на сгрудившихся вокруг Дозорных.

— Что это? — спросил художник и бросил рисунок на пол. — Откуда это? Что со мной происходило? Я словно умер, и мне было так холодно…

— Это? Ты спрашиваешь, что это такое, мой замечательный мальчик? — Нежива наклонилась, взяла с полу рисунок и подняла его высоко над головой так, чтобы увидели все.

— Вот, смотрите. Это то место, куда мы направляемся. Осталось только найти туда дорогу.

— Но как же нам туда попасть? Ведь это какая-то сказка, никакого Безвременья не существует в природе! — воскликнула Всеведа, но подруга ее, делившая с ней одну каюту, пилившая людские тела и подпевавшая ее песням, так на нее посмотрела, что лицо певуньи вмиг приняло тот растерянный и виноватый вид, какой бывает у случайно набедокуривших маленьких послушных девочек.

— Тот, кто не верит в Безвременье, кто не войдет в него, тот вскоре умрет, — глухо вымолвила Нежива. — Недолго осталось. Мор убьет всех, кто недостоин жить в новом мире. Ты поведешь нас, старый пастух оленей, и не вздумай ослушаться, — тоном, не терпящим возражений, приказала она Эрчиму. — Я теперь знаю дорогу. Старуха сказала о вратах перехода, о черной воронке, ведущей в страну Безвременья. Наш путь на Полуночь… Попрощайся со своей женой и матерью. Ты никогда их больше не увидишь.

— Но… — попытался было возразить старый якут, но осекся и сник, покорившись своей судьбе. Никто не увидел, что он иронично ухмыльнулся, опустив голову и глядя в пол.

— Идущий на Полуночь никогда не вернется обратно, — Нежива положила руки на плечи Эрчима (тот испуганно вздернулся) и посморела ему прямо в глаза. — Тебе повезло, олений пастух. Я тебя выбрала. Смотри не разочаруй меня, не то голова твоя будет торчать на колу, а в пустых глазницах поселится ветер. Я вижу твой страх, человечек, и страх твой нам порукой. Прости, женщина, что забираю у тебя мужа, — бросила она Кунэй, — но у тебя впереди обычная судьба, вмешиваться в которую я не стану. Доживай свой век здесь. Тебе и таким, как ты, недолго осталось. Кому на роду что написано, так тому и быть. — Нежива в изнеможении провела рукой вдоль лба, глаза ее закатились, и она рухнула на руки подоспевшего Велеслава.

— Что с ней? Что с ней? — заволновались люди, но Велеслав успокоил всех жестом руки. Он выставил вперед ладонь и сказал:

— Она, сама Мара, только что говорила с нами. Неужели вы не понимаете этого? Наш путь — путь Шуйный, и уже близко его завершение. Наш путь на Полуночь. Запрягай своих оленей, пастух, дальше мы не поплывем, поедем на твоих белых питомцах. Тебя нам сам Велес, бог скотий, послал. Вот уж воистину говорится, что никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. И всё же гораздо приятней находить, чем терять безвозвратно. В путь, Черный Дозор! В путь, где встретим мы самих себя, в путь на Полуночь!

Глава 11

Спуск в Преисподнюю — Новый мир — Горы и облака — У Лечуний

Алексей проснулся оттого, что в его долгом сне наступила счастливая и вполне логичная развязка. Ему снилось, что он летел по небу, раскинув руки, обгоняя ветер, затем снизился, прорвав слой облаков, и на бреющем полете прошел над океаном. Опустился на воду, начал было тонуть, ушел в пучину морскую, но выплыл, приметил обломок мачты неизвестного корабля и вцепился в него. Далее в своем плавании он прожил жизнь почти Робинзона Крузо, с той лишь разницей, что Пятницу не встретил, а роль необитаемого острова во сне была отведена плоту, который Лёша построил из подручных средств, найденных им в океане. Плот долго носило по волнам, во сне Лёша прожил целую морскую жизнь, и сон его был столь четким и реальным, что солонило на губах от воды, и качка была настоящей, и шум волн. И невдомек было спящему, что соль на губах — это вкус собственной крови, зыбкий плот под ногами — колебания плаща, что держали в крепких руках ратники, а шумит своими могучими кронами лес в несравненной вышине, где деревья закрывают Солнце, не позволяя рассвету прийти в означенное время к их гигантским, выпирающим из-под земли корням, похожим на огромные руки. Среди корней, по ковру из листьев, через задумчивые ручьи, вдоль болот и минуя бурелом, скатываясь в частые лесные овраги, вилась тропа, и по тропе всю ночь не шел, а бежал отряд с седым волхвом впереди. Вышата ничуть не проявлял признаков прежней усталости, наоборот, он словно с каждым шагом крепчал, наливался силой. Дыхание старика было ровным, глубоким, он закинул свой посох на плечи, на манер коромысла, и, едва придерживая его руками, бежал без сбоев, словно заправский марафонец.

Открыв глаза, Лёша подумал, что он всё еще спит, что не может так быстро, так мгновенно произойти смена одной обстановки на другую, но уже в следующий миг вспомнил всё, что с ним случилось и, словно желая отделаться от страшной своей, безжалостной памяти, Алексей застонал. Услышав, что раненый проснулся, Вышата сделал знак всем остановиться, и ратники, тяжело дыша, опустили Виктора и Лёшу на землю, а сами, согнувшись, уперев руки в колени, шумно дышали, откашливались.

Вышата подошел к Виктору, подмигнул ему, как старому знакомому, тот улыбнулся в ответ. Бывший вояка за всё время быстрого марша едва сомкнул веки и, тем не менее, чувствовал себя не так уж плохо, а в сравнении с тем, что было с ним после падения самолета, так и вовсе прекрасно. Лес менялся у Виктора на глазах: из обычного и сравнительно невысокого в этих широтах он превратился в поистине сказочный, дремучий — с высоченными соснами и елями, с могучими, неохватными кедрами, с пролесками, где поднималась от земли молодая поросль, с непролазными чащобами, даже при свете дня казавшимися не больно-то безопасными. А вот дышать в лесу стало гораздо легче: воздух был напоен ароматами коры, лиственной горечи, которая словно дезинфицировала всё вокруг, ветер проникал сверху, разбавляя лесную атмосферу, не давая воздуху застаиваться. Лишь над болотами, которые несколько раз попадались на пути отряда и которые тропа старательно огибала, постоянно вился туман, доносился запах прели.