Ольга Денисова - Черный цветок

— Наломался, вон, спина не разгибается, — вздохнул Улич.

Полоз тоже не пришел в восторг от его идеи. Он не только не вставал, он не мог и садиться, но встретил Есеню отборной руганью.

— Улич тебя искать пошел! Мог бы предупредить, между прочим, — проворчал он, закончив ругаться.

— Да я думал, не возьмут… Чего зря хвастаться-то…

Сидеть на низкой скамеечке перед печкой оказалось еще более мучительным, чем стоять. Улич уложил его на лавку, раздел, и долго тер одеревеневшие мышцы. А в заключении хитро надавил двумя пальцами на позвоночник — Есеня заорал от неожиданной, ужасной боли, но она почти сразу прошла, спина начала разгибаться и больше не болела.

На следующее утро встать Есеня не мог. Полоз и Улич посмеялись над ним — они были уверены, что первый день его работы станет последним, но слезть с полатей заставили, сказали — надо двигаться, тогда боль в мышцах быстрей пройдет. Есеня им не верил, но вскоре убедился, что они правы. Искать мудрецов он не пошел, но сбегал на базар и принес творога, яблок и сала, истратив почти все деньги. И, как его ни отговаривали, к полудню отправился в порт.

Второй день показался ему еще более ужасным, чем первый, а потом дни побежали за днями, и Есеня привык. Мускулы на спине стали крепче, руки не дрожали и колени не подгибались. Но теперь он все время хотел есть. Улич велел ему купить бобов, и варил из них сытную кашу с салом, только Есене все равно ее не хватало. Из порта он возвращался голодным, как зверь, и сразу хватался за ложку. По ночам ему снилась жареная гусятина.

По поводу пяти золотых Полоз сказал огорченно, что им придется вернуться в Оболешье — у вольных людей на такое дело найдется денег и побольше. Только для этого ему надо было подняться на ноги, а Улич говорил, что идти пешком Полоз сможет не раньше чем через три месяца. Да и тогда это будет спорным и опасным. Брать деньги у Остромира Полоз отказался наотрез.

Есеня начал потихоньку откладывать медяки, без особой надежды, впрочем — даже если не тратить ничего из того, что он зарабатывал, пять золотых он бы собирал полгода. Но у него имелась мысль куда как более реальная — на погрузке он познакомился с перевозчиками поближе, и надеялся договориться с ними об обратной дороге подешевле, чтобы Полозу не пришлось идти до Оболешья пешком.

Работа в порту хоть и была тяжелой, но оказалась вовсе не скучной. Как только Есеня немного привык к нагрузке, то стал замечать, что ребята по ходу дела веселятся, смеются друг над другом, частенько устраивают розыгрыши. Им не мешала ни плохая погода, ни чавкающая под ногами грязь, ни окрики и ругань хозяина, который, впрочем, относился к их баловству вполне снисходительно. Любимой шуткой, конечно, считалось взгромоздить кому-нибудь на спину не один, а два мешка сразу — если это сделать неожиданно, человек запросто падал на колени. Особым уважением пользовались те, кто мог устоять на ногах, а то и дотащить мешки до лодки. С Есеней так пока не шутили, на что он про себя обижался — за слабака держат!

Двое ребят умели ходить на руках, и, случалось, соревновались, кто быстрей доберется от лодок до причала, шлепая ладонями по ледяной грязи. Есеня им завидовал — ему тоже хотелось попробовать. Пробовал он в одиночестве, на берегу у лачуги Улича, но у него ничего не выходило.

По вечерам Есеня, заглатывая бобовую кашу, рассказывал Полозу о прошедшем дне и выдумках учеников, с которыми вместе работал, чем невероятно того веселил — Полоз мечтательно закатывал глаза и говорил:

— Эх, было время! Мы и не такое иногда вытворяли! Они тебя в кабак с собой не звали?

— Звали, только я не пошел…

— А чего?

— Денег мало.

— Сходи, чего там, — улыбался Полоз, — поешь нормально, погуляй. Только много не пей — на следующий день тяжело будет.

И по субботам Есеня стал ходить на веселые гулянки учеников, где, стоило ему немного выпить, чувствовал себя своим: куролесил, задирался, приставал к девкам, плясал на столе и не раз бывал выброшен на улицу вместе с парочкой таких же, как он, бедокуров. К Уличу он возвращался под утро, грязный, усталый и голодный, иногда с подбитым глазом, но всегда довольный собой и жизнью.

Жизнь в Урде летела незаметно, и скучной назвать ее было нельзя. Есене никогда не надоедали рассказы Улича, и больше всего ему нравилась геометрия. Он впитывал ее в себя почти мгновенно, и вскоре, появляясь на занятиях Остромира, начал понимать, о чем тот говорит ученикам второй ступени. Ему нравилось решать задачи, которые ему задавал Улич, он испытывал детский восторг, когда ему удавалось придумать задачу самому, а придумывал он задачи «полезные», например, сколько верст от берега до горизонта. Или как измерить высоту дерева по длине его тени.

За месяц Есеня обошел всех мудрецов города, и нашел еще одного мудреца, который согласился заставить медальон светиться и попросил за это всего три золотых. Проблемы это не решало, но вселяло надежду.

Перед каждым походом в город Полоз наставлял Есеню, как надо себя вести, что говорить и о чем помалкивать. Кроме Остромира Есеня не показывал медальона никому, за исключением тех, кому доверял Остромир. Кстати, ни один из двух мудрецов, которые согласились заставить медальон светиться, не видели его — Есеня не говорил, что медальон у него. Кто-то сказал Есене, что в деревне, верстах в десяти от Урда, живет отшельник, который мог бы это сделать, и в воскресенье, когда работать в порту было не надо, он отправился на его поиски. Отшельник наверняка много денег не возьмет! И ему Остромир разрешил показать медальон.

Погода как назло случилась ветреная, сырая и снежная, и деревню Есеня нашел не сразу — заблудился в поле. Таких полей он никогда не видел, в Оболешье поле никогда не простиралось от горизонта до горизонта, и, каким бы большим ни было, вдалеке всегда виднелась полоска леса. Заблудиться в лесу ничего не стоило, но, оказывается, заблудиться в поле еще легче и еще страшней.

Есеня долго бродил по серо-белому пространству, абсолютно однообразному, без малейшего ориентира, и успел выбиться из сил — под снегом хлюпала вода, и скользкая земля разъезжалась под сапогами. Когда сквозь летящий с неба снег он увидел темные очертания деревьев и домов, то не удержался и побежал, боясь, что сейчас они исчезнут, стоит только снегу посыпаться гуще. Оказалось, что это не та деревня, которую он искал — он промахнулся верст на восемь.

В деревне ему сказали, что лишь сумасшедшие путешествуют пешком в такую погоду, когда дорогу занесло и сбиться с нее ничего не стоит, но Есеня оказался упрямым и, когда ему показали направление, в котором надо идти, немедленно пошел дальше. Под ногами теперь лежала дорога — грязная, с глубокими лужами, и как только ее сменяла трава, Есеня тут же понимал, что сбился и старался вернуться обратно в грязь.