Виктор Власов - Последний рассвет

Над лагерем серой струёй продолжал тянуться дым походных костров. Вокруг сожжённого холма стоял шум. Каменщики и плотники перестраивали крепость по плану Мотохайдуса, слышался звук обтёсываемых валунов разрушенного замка.

По долине стелился солнечный свет, лился за холмы далеко на восток. Погожий день, не предвещающий бури…

Белый Тигр, построив генералов на помосте, объявил о выступлении на рассвете.

— Даю день, чтобы приготовиться к последнему бою. Киото просит мира? НИКОГДА!!! Поставить врага на колени! — прокричал Хадзиме. — Приказываю забыть старые раны и воспрянуть духом!

Отослав советника, звездочёта и шаманку в обратный путь, сёгун готовил армию к молниеносному броску на северо-запад, к Окадзаки.

Кони не слушались, ржали и вставали на дыбы, не позволяя подойти. Охранники доложили, что животина не спала целую ночь, топталась на месте, громко храпела. Но сомнений Хадзиме не допускал, от задуманного не отступался. В мире существовала сила превыше бабских предрассудков, суеверия и предсказаний — ЕГО ВОЛЯ к победе, и в эту силу, как ни во что иное, Покоритель айнов и Объединитель Ямато свято верил.

Глава 16

Снега сходили с гор талыми ручьями, и на кончиках ветвей нежно зеленели молодые побеги, на вершинах стройных бамбуковых стволов трепетали мелкие изумрудные листья. Солнце набирало силу и приятно щекотало спины крестьян, освободившихся от лишней одежды. Каменные холмы с крутыми склонами, расселины и водомоины держали реку на сухом пайке, и теперь в дождливую весеннюю пору каменистые склоны впитали мало воды, остальную сбросили чёрными стремительными ручейками. Они выбегали из ложбин, росли и впадали в ручьи побольше, а те выливались в долины, в озёра, подпитывая их.

Весна почувствовала себя полновластной хозяйкой. Певуче перекликались перепела в горных селениях. Нежно-зелёные верхи предгорий делали водные зеркала у берегов малахитовыми. По долинам разносился сладковатый запах тления старой листвы и сухих ветвей.

Тёплая лунная ночь действовала магически, едва не сводила с ума. Полусветом озаряя пробудившиеся ото сна леса, луга, долины, обливала прозрачным серебром пики гор, заставляла сердца биться чаще.

В комнаты попадало множество яркого света. Луна светила так, будто решила ослепить.

— Что ты сделал? — процедила Юкио. — Открой!

— В последнее время много болтаешь, — хмуро заметил Шуинсай.

Убрав кусок войлока со стены, он открыл небольшую прореху — в комнату захлестал свежий тёплый воздух и вылетели мелкие кусочки льда. С возгласом радости она кинулась собирать холодные льдистые легко тающие жемчужины, смотрела, как быстро они превращались во влагу на её бледно-розовой горячей ладони.

— Не говори то, за что потом будешь корить себя! — строго ответил мастер. Профиль его был невозмутим, отмечен печатью властности.

— Что с тобой происходит ночью? — раздражённо бросила Юкио, тряхнув мокрыми руками. — Нельзя по-другому излить эмоции, успокоиться? — глядя на то, как мастер Шуинсай тренировался до изнеможения, она делалась несчастной и скучающей. Стоило ей увидеть хотя бы малейшее проявление горя, она, потрясённая, искренно сочувствовала, лила слёзы, старалась прийти на помощь, утешить и развеселить. В то время, как девушка трепетала от избытка жизни, радостно глядела расширившимися глазами, ласково улыбалась, он доводил себя тренировками до полуобморочного состояния.

Между тренировками он готовил еду.

Весна разбудила в Юкио неистовую жажду общения, она тормошила Шуинсая, заваливала вопросами. Ответы получала краткие, скупые, и после них воцарялось молчание — девушка, с интересом наблюдая за ним, грустила. Сегодня она перестала задавать вопросы. Вскочив с порога, разразилась упрёками:

— Я здесь не живу, а прозябаю!

— Столкнуться с истиной и ложью, испытать избыток чувств и душевную пустоту, пережить горе и радость, проникнуться верой и смятением — означает жить на свете.

Сосредоточенно выслушав эту чушь, она посмотрела на него так, словно случилось нечто страшное. Лицо исказилось, будто в приступе мучительной боли; девушка закричала:

— Ты обязан развлечь меня! Или ты старик? — она упала на колени и подняла раскрасневшееся лицо с горящими глазами. Волнение сделало её прелестной, но одновременно и ничтожной. Красота молоденькой девушки сроднилась с красотой зацветающей сакуры.

Несколько секунд Шуинсай молча наблюдал, не находя слов. Его захлестнуло острое ощущение вины, она обладала удивительной способностью заставлять других чувствовать вину за свои поступки. Он почувствовал это не сразу, а лишь когда она попыталась спрятаться в лабиринте туннеля, но потом заблудилась. Послышался плач, полный безвыходного отчаяния. Не сразу отыскав, мастер невольно обнял девушку, успокоил. И тогда она ощутила силу и желание в каждой выпуклости его мускулистого тела, обозначившегося под кимоно. Будущий избранник жил в её мечтах — пусть не из кугэ, не знатного происхождения, и не самураем, но благородным, сильным духом и телом. Женщина проснулась в ней намного раньше, чем уснула романтическая девочка. Лишь прикоснувшись к ней, дрожащей, мастер почувствовал, что его жизнь утратила обычную чистоту. А нетронутое тело Юкио трепетало от романтического предвкушения ё… В темноте пещеры её влажные глаза отливали зеркальным блеском, горели, словно лунным светом, родившемся в полной тьме. Она стояла неподвижно, наслаждаясь близостью с ним. От неё веяло пряным благоуханием гиацинтов, и этот запах мог одурманить кого угодно.

— Не сопротивляйся, Шуи, — попросила она еле слышно. Жадно схватив его грубые руки, она сильно потянула к себе, повернулась, изогнувшись так, чтобы одной рукой он мог беспрепятственно ощутить её грудь, а пальцы второй окунуть в распущенные волосы. Наконец-то она осмелилась на крохотную долю своей сокровенной жизни и ждала понимания.

— Что… вытворяешь? — спросил Шуинсай не своим голосом. Оттолкнув девушку, он потащил её за руку из туннеля:

— Замёрзнешь!

Осознание того, что желание не исполнится, вызвало разочарование и гнев. Вырвавшись, она побежала вглубь туннеля, кричала, рыдая:

— Ненавижу тебя! Слышишь? Болван!

Поймав, Шуинсай залепил ей пощёчину, чтобы привести в чувство. Но не помогло.

— Не понимаешь? — не без помощи выбравшись из туннеля, выкрикнула она снова. — Я — женщина! И ты… — она горела жарким румянцем смущения, голосок её сорвался, договорить дыхания не хватило. Но вздохнув, Юкио хитро скосила глаза, её полураскрытые влажные губы затрепетали. Наконец, она вымолвила: