Александр Рудазов - Преданья старины глубокой

Удержаться на спине Змея Горыныча оказалось не так уж сложно. Мелкие заостренные шипы, идущие по трем шеям-столбам, на спине сходились в единую линию и вырастали настолько, что меж ними можно было сидеть с превеликим удобством. А когда требовалось, на спину чудища крепили хитрую упряжную конструкцию из ремней и веревок, способную вместить до полусотни всадников. Исполинский дракон без особых затруднений мог поднять и утащить пудов триста, а то и более того.

Трехглавое чудовище опускалось все ниже и ниже, наворачивая огромные круги вокруг Костяного Дворца. Приземлиться и взлететь для зверя таких размеров – задача нелегкая, для этого нужен немалый простор. Да, сесть Великий Змей при большой нужде может даже на малом пятачке, но вот снова подняться ему будет трудновато. Опустившись в лесу или большом городе, дракон застревает, становится очень уязвимым, может даже загибнуть совсем.

И потому у стен кащеевой цитадели специально для Горыныча проложили длинную широченную дорогу, вымощенную превосходным гранитом. Первоначально предполагалось использовать мрамор – Кащей не скупится на нужды своих соратников – но от мрамора отказался сам Горыныч.

Лапы-де скользить будут.

Вдоль этой дороги сейчас стояли восемь молодых татаровьинов с горящими факелами – они размахивали ими, показывая снижающемуся змею дорогу. Ими командовал девятый – старший скотник. Он тоже махал факелами и вопил:

– Осторожней, косорукие!.. Не стой на пути, спалит!.. Подале, подале расходись – ветрищем крыляным сдует, недотепы!.. Вон он, батюшка наш, спускается уже – а ну, дайте дорогу, дайте дорогу!..

Горыныч расправил крылья во всю ширь, вильнул хвостом, меняя направление, а потом выдохнул пламя всеми головами, слегка дернулся и резко замедлил ход. Еще немного, еще, и вот когтистые лапищи касаются гранита, крылья поворачиваются в суставах, ловя встречный ветер, чудовище переходит на бег… медленнее… медленнее… еще медленнее… и вот уже все, остановился совсем.

– Как полеталось, батюшка?.. – радушно окликнул его старый татаровьин, опуская факелы. – Хорошо ль крыла размял?..

– НЕДУРНО, – проревел Горыныч, задирая пасти вверх, чтоб выдохнуть остатки горючего газа, скопившегося за щеками. – ТЕПЕРЬ УЖИНАТЬ – И СПАТЬ!

– Уже все исполнено, батюшка! – отрапортовал старший скотник. – Пожалуй, пожалуй!..

– БЛАГОДАРСТВУЮ, – довольно рыкнул трехглавый змей, с благосклонностью взирая на крохотного человечка.

Несмотря на то, что для Великих Змеев большинство людей не слишком интересны, да и выглядят на одно лицо, этого татаровьина Горыныч отличал среди остальных. Последние пять лет именно он неизменно доставлял ему трапезы и руководил всеми прочими работами, призванными сделать жизнь трехглавого чудища как можно более приятственной. И потому человечек занял прочное место в башках Горыныча – даже дикий зверь запоминает того, кто за ним ухаживает, а Великих Змеев дикими уж никак не назовешь.

Хотя имени старшего скотника Змей Горыныч не знал и поныне.

Василиса Премудрая надела шапку-невидимку еще в полете. Спустилась наземь она тоже сама – втихомолку, не утруждая ни скотников, ни огнедышащее чудище. Хотя это было не слишком легко – пришлось карабкаться по заостренным чешуям, будто по лесенке.

Как она и ожидала, при известии о приготовленной ужине Горыныч думать позабыл о той, кого только что катал на спине. И очень скоро говорить с ним будет вовсе не о чем – нажрется от пуза и задаст храпака. Как минимум до завтрашнего полудня, а то и дольше. Великие Змеи любят подремать – особенно в нынешнюю пору, когда с полуночи все ощутимее веет приближающейся зимой.

Тяжелая поступь тысячепудовой драконьей туши затихла вдали, и Василиса осталась совершенно одна. Одна здесь – снаружи, за исполинскими стенами Костяного Дворца, под ночным небом Кащеева Царства. Только догорал на земле оброненный кем-то из татаровьев факел, да во всю мощь светила полная луна – недобрая сегодня ночь, самое любезное время для всевозможной нечисти.

Откуда-то издалека послышался грохот и лязг – то опустили подвесную решетку, перекрывающую большие ворота. Эти ворота отпирали не так уж часто – только когда Кащей выводил наружу или впускал внутрь целые армии… или одного Змея Горыныча. В прочее время обычно обходились малыми. Как вот сегодня – у малых ворот царило оживление, слышался шум, раздавался чей-то могучий бас, ему вторил раскатистый хохот, лязг оружия…

Поскольку Василисе отнюдь не улыбалось коротать ночь снаружи, она торопливо направилась именно туда, рассчитывая незаметно проскользнуть обратно. В худшем случае – просто явить кащеевой страже свое лицо. Без дозволения самого Кащея его жену никто не тронет – воротят обратно в сераль… возможно, запрут.

На большее не осмелятся.

Подкравшись поближе, невидимая княгиня невольно охнула. В кащеево войско явилось новое пополнение. На сей раз – всего-навсего три воя… но зато какие!

Велеты. Три матерых велета в две сажени ростом. Двух человек друг на друга поставь – и то даже до подмышек им не достанешь. Полувелеты на Руси еще кое-где сохранились – тот же Соловей Рахманович – а вот чистокровных не видали давненько… Лет сто уж, как о них слыхом не слыхано – кое-кто и вовсе пустой сказкой считает. Да и не было их никогда помногу – не тот это народ, чтоб в кучи сбиваться. Три велета – уже боевой отряд, десяток – толпа огромадная. Живут они по четыреста-пятьсот лет, разумом такие же, как люди, а мощью да крепостью телесной – многажды превосходят.

Эти трое даже на невнимательный взор имели немалое сходство друг с другом. Видать, братья. Не старые, даже не пожилые – молодежь зеленая, едва ль по сотне лет наберется. И умом чрезмерным явно не наделены – лицами точь-в-точь отроки из княжеской дружины, под стрелами не стоявшие, шрамов не набравшие. Одеты просто – широкие рубахи, штаны, на плечах звериные шкуры. Да не волчьи или медвежьи, а гораздо крупнее – не иначе, самого Индрика себе на плащи забили.

Первый из велетов, самый высокий, изрядно сутулится, даже горбик небольшой на затылке. Опирается на длиннющую секиру – таким топориком, небось, столетнюю сосну с единого удара срубить можно. Второй ростом ниже всех, но плечи широки, аж буграми ходят, будто скалы ожившие. На плече палица тяжеленная, из цельного дуба выточенная, железом обитая. Третий ростом посеред будет, а на роже усищи длиннющие – у остальных-то братьев лица гладкие, даже макушки наголо обриты. В ручищах – меч оберучный, в полторы сажени длиной. Обычный человек эдакую дуру и поднять-то не сможет – пудов десять такой клинок весит, не меньше. А велет, гляди-ка, будто хворостиночкой легенькой помахивает!