Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец
Инга вернулась и вернулась не одна, а я даже не заметил, что она выходила. Компанию ей составлял седой старичок с аккуратной серой бородкой, и ярко вспыхивающем при каждом шаге пенсне на носу.
Я не сразу понял, что в очках его отражается лампа за моей спиной. Он присел на стул у кровати, пригладил бороду.
- Инга сказала, вам, Глеб Александрович, нужна моя помощь.
- Я ни о чем ее не просил, - сказал я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно тверже. – Мне не нужна помощь, я со всем разберусь сам. И сейчас вы уйдете отсюда. Но прежде, удовлетворите мое любопытство, кто вы? Не находите невежливым и неправильным предлагать помощь человеку, который не знает ни вашего имени, ни даже где он находится.
- Вы правы, Глеб, правы – старичок улыбнулся. – Начнем со второго. Это интернат под патронажем ее императорского высочества царевны Анастасии.
Я подавился воздухом, закашлялся, до слез в глазах. Патронаж шестилетней девочки, это конечно очень сильно. Даже будь она трижды царевной и наследницей трона, но ей всего шесть, и она создает больше проблем, чем в состоянии решить.
Решить? Проблемы? Девочка в шесть лет? Да она не в состоянии решить какой куклой хочет поиграть прямо сейчас. И это я точно знаю!
Знаю? Откуда? Так у меня же есть сестра! Или нет. Нет у меня никакой сестры, я единственный ребенок в семье. А теперь и вообще единственный представитель древнего рода Волошиных.
Или нет? Или я вообще не Волошин? Голова взорвалась воспоминаниями. Мелькнуло лицо сестры Глеба Сонина, вспыхнул и погас образ матери Глеба Волошина. Я попытался представить отца и передо мной замелькали картинки, смешиваясь, превращаясь в чудовищный коктейль из фигур, губ, глаз, бровей.
Я затряс головой, пытаясь выбросить из разума поселившихся там чудовищ. Не вышло. Я застонал, обхватил голову руками.
- Вам больно? – с неподдельным интересом и фальшивой заботой в голосе спросил он.
- Не важно, - тяжело дыша отмахнулся я, все же удалось опустошить разум. Не знаю, как, но удалось. – Что там про интернат? Что за интернат?
- Как я уже сказал это интернат для детей. Здесь учатся те, кто проявил свои явные таланты в самых различных дисциплинах от математики и физики, до тонких материй и магии. Ну, или те, кто в состоянии оплатить учебу здесь.
- И в чем мой талант?
- Вы, - старичок пожевал губы, - как бы это сказать помягче, вы из второй категории.
- Издеваетесь? – я бы подпрыгнул на кровати, но сил совершенно не было, однако удивление заставило сесть. – У меня нет денег хлеба черствого купить. Я должен половине империи и суммы там такие, что вам и за жизнь не заработать даже половины.
- Ну, это не так, у меня весьма недурная зарплата. Благодаря, как раз слушателям, подобным вам.
- Еще раз, у меня совершенно нет денег! Совсем! И я что-то сомневаюсь, чтобы мой отец на смертном одре подписал бумаги о моем поступлении, в сотый раз заложив дом. Он для этого был слишком жаден. А я слишком умен, чтобы в такое поверить, - решил я сразу пресечь любые попытки обмана.
Или же, Волошин ни за что не платил. Быть может заплатил Сонин? Из тюрьмы.
- В вашем уме я не сомневался. Однако, Глеб, вы забыли об одной маленькой детали.
- Какой?
- Вашем щедром попечителе.
- О ком?
- О человеке, который оплатил ваше обучение и пребывание здесь. Он внес сумму за три года сразу. И поверьте мне, сумма эта не маленькая.
- Да о ком вы, черт вас возьми? Простите.
Старичок улыбнулся, а я почему-то подумал, что старичок этот примерно ровесник моему отцу. Вот только какому: Сонину или Волошину?
- Мне говорили, что вы можете быть не сдержаны, Глеб Александрович. Но ничего, вам в вашем состоянии простительно.
- Вы, черт возьми, не ответили не вопрос. И я, черт возьми, так и не знаю, как к вам обращаться. Не знаю кто вы. Черт вас возьми.
Я провоцировал его, но это не сработало. Он как сидел, спокойно глядя на меня, так и продолжал улыбаться.
- Меня зовут Николай Николаевич Бельский. Я – заместитель директора по воспитательной части, а также местный психолог. Когда поправитесь, сможете обсуждать со мной волнующие вас темы.
- Обсуждать? С вами? Николай Николаевич, вы в своем уме? Вы не можете ответить на вопрос и хотите, чтобы я что-то с вами обсуждал?
- Всякое может быть, вы юноша, а у юноши часто возникают вопросы…
- Кто за меня заплатил? – выкрикнул я – Кто? Бельский, кто?
- Платон Семенович Еремеев внес за ваше обучение сумму за три года, даже несмотря на то, что…
Каждое следующее слово Бельский слышалось мне все глуше, пока его голос не скрылся за звучащей в голове фамилией Еремеев.
Еремеев!
Человек подписавший бумаги, отправившие в тюрьму одного моего отца, и заставившего второго за бесценок продать единственное предприятие, что хоть как-то кормило нас.
Еремеев!
Человек, из-за которого погибли родители Глеба Волошина. Человек, из-за которого, сестры Глеба Сонина всю жизнь проведут в глухой деревне.
Я медленно, отвратительно скрипя досками, сполз с кровати. С трудом попал стопами в больничные туфли, глянул сверху вниз на заинтересованного Бельского и шатаясь поплелся к окну.
- Глеб Александрович, - из ниоткуда вынырнула медсестра, бросилась ко мне, намереваясь подхватить, если неугомонный герцог начнет падать.
Я остановил Ингу, погрозил ей пальцем, прошептал спасибо и зашаркал, тяжелыми, негнущимися ногами в сторону окна.
- Николай Николаевич, ну хоть вы ему скажите. Он же два месяца без сознания провел. Его тело еще не готово к такому.
- Его разум тоже, - равнодушно отозвался Бельский. – Тело справится, оно молодое и сильное. Меня больше беспокоит разум, - он говорил тихо, но я понимал, что говорит он это для меня. – Ему тяжело это принять. Смерть родителей принять всегда тяжело, а когда их жестоко убивают на твоих глазах это принять почти невозможно. Я не знаю, где скрывался его разум два последних месяца, но думаю, ему пришлось несладко. Я боюсь, что он закроется. Что оставит боль в себе, или же напротив начнет выплескивать ее наружу. Он может
