Обрушившая мир (СИ) - Лирийская Каролина Инесса

— Ясно, — кивнул немолодой демон из отряда. — Вы ведь…

— Я — ваш шанс тут не сдохнуть.

Слишком заносчиво это звучит, но это же правда. Да и на войне нет таких понятий, как «хвастовство» или «пафос», тут идет такая резня, что ты не можешь быть уверен в своем будущем даже в ближайшие пару секунд: вот-вот может обрушиться боевая тройка или святой огонь. А спасенные демоны будут мне должны по гроб, если выживут, а это уже неплохо.

Оставив их (не хочется признавать, но тут бы лучше подошло выражение «бросив»), взмываю вверх к Габриэль, висящей в воздухе на страже. Именно это отчасти спасает нам жизни: в дыму костров не различить лица, только четыре сверкающих крыла, а на архангела не отважится напасть никто с обеих сторон. Разве что кто-нибудь из нашей Гвардии мог бы, но глупцов я к себе в отряд вроде не брала.

— Как обстановка?

Видно, что отвечать сразу же Габриэль не собиралась — она внимательно осматривала разрушенный город под собой, как мне показалось, с болью в глазах. Но, даже прекрасно зная, что ей не доставит удовольствия убийство простых солдат, она пошла в Гвардию, так что отступать архангелу некуда. Вокруг нас разворачивается самый настоящий кошмар — агония Света, сопровождаемая дичайшими криками и звоном стали. При вдохе яркие запахи крови и гари разъедают легкие, а вся твоя одежда запачкана в крови — вот какова Последняя Битва.

Архангел намного старше меня и мудрее, и ее с этим городом связывает что-то гораздо большее, ведь он был ее домом все это время. Пылающие под ногами обломки камня когда-то были и моим домом тоже, но если Габриэль сейчас наверняка терзает совесть, то я не чувствую абсолютно ничего, глядя на панораму боя, на мертвые тела и на некогда красивые дома. В душе пусто, и небесный город мне безразличен, он лишь одна ступень на моем пути, и мы вот-вот перешагнем ее, осталось лишь сделать усилие над собой и своими принципами.

— Вздумаешь дезертировать или встать на сторону светлокрылых, и я буду первой, кто вонзит меч в твое сердце, — хладнокровно констатирую я, следя за Габриэль краем глаза.

Но она не двигается, только изредка помахивает крыльями, чтобы держаться на одной высоте, и смотрит, смотрит… Лучше бы тебе не смотреть, честно думаю я. Я ведь знаю, что ты там видишь: обычных ангелов-горожан, которые в жизни не брали в руки оружия и жили своей мирной жизнью, мальчишек с куцыми, неоперенными крылышками, защищающих свой дом, плачущих вдов. Лучше бы ты не видела. Лучше бы мы обе не видели.

Демонов невозможно сдержать, они одинаково вгрызутся в горло солдату Сотни и молодой девушке, только что лишившейся любимого и семьи. И мы не можем остановить их, сам Сатана закрывает на это глаза, хотя мог бы захватить пленных. Но нет, они хотят, чтобы ихор залил город подобно вышедшей из берегов реке, чтобы Свету наконец отомстилось за такие же бесчисленные убийства.

Все они чьи-то отцы, сыновья, братья. Каждый ангел, которого сметают сразу трое демонов и раздирают в клочья, может быть, и не хочет сражаться против них, но какое это сейчас имеет значение? Какое это имеет значение, если нужно обвинить кого-то во всех кровавых преступлениях? Демонам нужно отомстить.

Тому ли они мстят? Есть ли смысл складывать голову ради вырезанной семейки ангелов и ложиться там же от меткого броска кинжала кого-то из солдат? Нужно ли загромождать улицы трупами — невезучих своих и чужих, — задыхаясь от черного дыма?

Им не страшно умирать, уходя вслед за своими родными. Они падают на землю с блаженным оскалом на испачканном сажей лице, они верят, что заслужили отдых, пусть и в Бездне. Что там лучше, что там нет искаженных фанатичных лиц тех, кто прикрывается светлыми помыслами, откармливая чудовищ внутри.

Есть смысл. Потому что оно нам необходимо столь болезненно, что кажется, будто тебе петлю на шее затянули, и ослабится она после того, как твои руки сомкнутся на чьем-то горле. Для некоторых ангелов и людей это — сложная дилемма, но твари Преисподней легко делают выбор. Они карают Свет. Свет, что создал нас; они дали нам оружие в руки и бросили в жизнь. Не учли, что мы быстро учимся и становимся если не сильнее, то злее и отчаяннее точно.

Добро создает Зло. Все мы знали это, но высказывать не решались. Мы были марионетками ангелов, мы были пугалом, которое выставлялось напоказ людям, чтобы они не боялись их самих. Потому что одно без другого существовать не способно, и оно вполне может пожрать само себя. Ангелы и демоны слишком горды для такого признания. Но, стоя на перепутье, я вижу ситуацию чуть иначе.

Им нужно было чудовище, более страшное, чем они сами. Что-то, чем можно пугать людей и непокорных ангелов. И они его получили.

Чем ярче свет, тем гуще тень. И если они считают нас монстрами — мы ими будем.

— Я не говорю, что ты должна подумать, будто это правильно. — Габриэль странно смотрит на меня, потом переводит взгляд на стелющуюся по улицам стаю адских гончих. — Это ужасно. Так же ужасно, как и нападение Сотни. Как атаки на границе, где живут вот такие же беспомощные. Как ангел, настигающий демона в подворотне человеческого мира, который убивает того, кто просто решил подарить своей женщине земные цветы. Мы лишь платим той же монетой.

— Прежде это вы нападали на нас, хотели забрать души людей, затащить их к себе, заставить работать на Ад! Вы убивали любого ангела, встреченного на пути.

— Это было тысячу лет назад, Габриэль! Мы живем в двадцать первом веке, и мы можем мирно сотрудничать с людьми! Нет, конечно, мы те, кто мы есть, но мы учимся жить со смертными в мире, потому что это выгодно обеим сторонам. Только глаза ангелов этого не видят. Они видят лишь вред, который мы приносим, но забывают о том, что мы им помогаем.

Вспыхивая, архангел касается эфеса своего меча, словно думает, не броситься ли на меня за такие дерзкие речи. Но я верю в Габриэль, верю в ту, которая хотела уравновесить ангелов и демонов, а не видеть бойню. Она дважды переступила через свои убеждения, ее душа отравлена моей тьмой, но она все еще колеблется. Ангелы не умеют предавать.

— Вы забираете души этих несчастных с собой! — кричит она, сверкая глазами.

Нет, не глазами. Это слезы, катящиеся у нее по щекам. Она ведь не умеет предавать — даже меня. Привязалась, как потерявшийся и запутавшийся щенок, прибилась ко мне, медленно впитывая мои убеждения и мои сомнения. Я смотрю на нее, но себя не вижу — я была сильнее и решительнее, я не раздумывала бы над моралью, а неслась и убивала.

— Ты ведь знаешь, что там не так плохо. Никаких котлов и мучений. Просто второй шанс.

Ее рука дрожит возле меча. Похоже, последней каплей стало убийство Кафриэль и смерть Нираэль — она видит во мне только тьму, как тогда, как в первую нашу встречу, когда я рухнула на нее с кинжалом в руке.

— Я не чудовище, Габриэль, — горько усмехаюсь я. — Но у меня есть цель и убеждения, и если я добьюсь своего — пожалуйста, делай меня монстром, сколько тебе вздумается. Но сейчас просто послушай меня: я твой капитан, черт побери, и я приказываю тебе взять оружие и напасть на твоих — наших — братьев и сестер!

Она вздрагивает от моего крика, а я отрешенно думаю, что наглоталась пепла и как бы сейчас не сорваться на жалкий кашель. Только держаться. Быть сильной.

— Так точно, — в ее словах слышится скрип зубов. — Но не думай, что я делаю это ради того, чтобы меня не убили со всеми остальными.

Ага, точно. Она же справедливости все хотела, хотела помочь немощным бедным демонам подняться с колен, надеясь на разумность Сатаны, думая, что он не позволит своим подданным так разгуляться. Она просто забыла, что Люцифер Падший, и что я лучше других понимаю его чувства.

Ты или срываешься и останавливаешься на полпути, или ровняешь это место с землей. Третьего не дано.

А тем временем внизу умирают и сражаются, пока мы висим себе преспокойненько в воздухе — приманка для архангелов, волчья яма, замаскированная ветками. Пусть только рискнет кто-нибудь сунуться, и ловушка захлопнется.