Наталья Михайлова - Ветер забытых дорог

– Ты возьмешь меня в жены, северянин?

– А как же, - без удивления, уверенно сказал Сполох. - Ясное дело, возьму.

Эрхе сверкнула черными глазами, выпрямилась и, не скрывая радостной улыбки, велела:

– Тогда, как приедем в стойбище, иди к бабке и спроси, какой выкуп за меня хотят. Смотри, она может большой выкуп попросить!

И, издав звонкий клич, унеслась на лошадке далеко вперед, так, что только косы мелькнули. Серый радостно залаял ей вслед, а Дайк проводил пустым, смертельно усталым взглядом.

Наконец вдали степь запестрела - это на свежей весенней траве паслись табуны. Бабка Эрхе в окружении снох, сыновей и внуков вышла встречать гостей. Качая головой, цокая языком, велела освободить для внучкиных друзей юрту, убрать коврами, и запретила их тревожить.

Не помня себя от усталости, Гвендис нашла силы только помыться в ручье, смешивая холодную талую воду с нагретой из котелка, и натянуть на себя одежду степнячки вместо грязного, изорванного платья, которое она не снимала с самой Сатры. Выпив плошку кобыльего молока, она легла ничком на ковер в гостевой юрте и проснулась только через сутки.

Но здоровье ее, казалось, было подорвано. С трудом Гвендис поднялась и вышла под отрытое небо, чтобы глотнуть свежего воздуха - но от запахов костра, мяса, которое постоянно коптилось возле юрт, навоза, травы - всех запахов, что повисали над стойбищем, - ей сделалось совсем худо.

Дайк - тоже одетый, как степняки, в перетянутый поясом халат, - заметил, что Гвендис нездоровится. Но она ответила, что просто еще не отдохнула и снова хочет поспать. Гвендис легла, а заросший, хмурый Дайк молча сидел на ковре рядом, охваченный стеснявшим грудь страхом, что ее болезнь усилится.

Эрхе взяла на себя попечение о друзьях. Она распоряжалась, чтобы гостям всегда хватало пищи, сама приносила к ним в юрту похлебку и копченое мясо, кислое кобылье молоко, - и с особенным значением, переговариваясь с ним глазами, подавала еду Сполоху.

Гвендис и на другой день отказалась есть. Казалось, отдых не шел ей впрок. Эрхе всплеснула руками:

– Ты больная совсем. Голова болит? Ноги болят? Пойдем к бабке!

Дайк вскочил, чтобы поддержать жену: опираясь на его руку, Гвендис вышла было из юрты, прошла несколько шагов. Но в глазах у нее потемнело, и она попросила снова вернуться.

Тогда Эрхе сама привела бабку к ней.

– Болеешь, шаманка? - бабка зорко всмотрелась в лицо больной, села в изголовье.

– Голова кружится, тошнит, - приподнимаясь на локтях, сказала Гвендис.

Бабка сощурила узкие глаза, нагнулась к уху молодой женщины и тихонько задала несколько вопросов. Гвендис только кивала.

Бабка усмехнулась и перевела глаза на Дайка.

– Отцом будешь, - и снова обернулась к Гвендис, - подожди немного, тошнота пройдет. Эрхе тебе травы заварит, пей. Сильно не бегай, верхом быстро не скачи, много ешь.

Дайк закрыл руками лицо. Он боялся только одного: что старуха ошиблась. Но как она могла ошибиться, у нее ведь много своих детей… У Гвендис будет ребенок, которому он, Дайк, отец! Это Дайк дал его ей. Ребенок, который еще не родился, сделал его для Гвендис защитником и опорой. Все прошлое отступило, померкло. И нищий бродяга в порту, и Дэва - изгнанник из Сатры - все отодвинулось. У Дайка появилось собственное, особое предназначение, которого за него не мог выполнить никто другой.

Сполох не тянул: как приехали, переоделся, поел и отправился к бабке сватать Эрхе. Старуха сидела в своей юрте среди ковров, поджав под себя ноги, на шее позванивали узорные бляхи. Навстречу Сполоху она блеснула узкими глазами, кивнула головой:

– Садись!

– Свататься пришел, бабушка, - сказал Сполох, садясь на ковер на колени, как кочевник.

Бабка ждала молча. Сполох решительно посмотрел ей в глаза:

– Хочу твою внучку Эрхе-Алтан взять в жены.

Бабка не удивилась, важно кивнула:

– Большой выкуп нужен. Эрхе - хорошего рода. Дай за нее три коня, шесть волчьих шкур и подарки ее родне.

Бабка начала перечислять, какие именно нужны лошади (Сполох заметил про себя, что крестьянской клячонкой тут не отделаешься!) и какие подарки. Но гордость не позволяла торговаться. «Была не была, - мелькнуло у Сполоха, - чует мое сердце, что мне повезет».

– Ладно, - сказал он. - Через год будут сваты. Только помни, бабушка, что Эрхе теперь мне обещана. Пусть ждет меня год, никому другому ее не отдавай.

Старая мать рода подтвердила:

– Эрхе обещана тебе, это так.

Путники прожили в стойбище степняков до тех пор, пока не набрались сил для нового дальнего пути. Недомогание Гвендис прошло. Она чувствовала себя совсем бодро, и ей нравилось уходить в степь - любоваться просторами, сплошь усыпанными цветами. Дайк ходил с ней: он боялся отпускать Гвендис одну и начинал тревожиться, если не видел ее рядом. Он стал настороженным, как волк, когда его волчица в логове готовится принести потомство. Вместе с тем у Дайка прояснился взгляд, расправились плечи, и рядом с ним Гвендис охватывало необычное ощущение его правоты: в чем - она даже не понимала.

Наконец пришло время отправляться. Им дали кибитку, которую Сполох пообещал вернуть вместе с выкупом через год, и запас вяленого мяса на дорогу до Хейфьолле. Одеты путники теперь были, как степняки, - в расшитые халаты и меховые шапки, которые те носили и летом, - и надеялись у хельдов сменить одежду на более привычную. Эрхе на своей лошадке долго провожала их, а потом, прощаясь, сказала Сполоху:

– Через лето приезжай с выкупом!

– Смотри, - жди! - требовательно ответил тот.

Кибитка тронулась в путь. Гвендис приподняла полог и увидела, что Эрхе стоит неподвижно, словно маленькая конная статуя, посреди степи, и смотрит им вслед.

После жаркой, уже начинающей выгорать на летнем солнце степи наконец показались перелески, редкие лиственные леса предгорий Альтстриккена.

Близился день солнцеворота. Свою кибитку путники теперь останавливали на ночлег то под высокой сосной, то среди березовой рощи. По ночам шли быстрые короткие дожди, а утром под лучами рассвета переливалась мокрая трава. Воздух был влажным, в листве пели птицы. Гвендис часто выходила из кибитки, чтобы набрать то шиповника, то ромашек.

И вот потянуло холодом - ощущалась близость северного моря. Ночи были совсем светлыми: закат не успевал догореть, как на востоке за елями начинало уже подниматься солнце.

Тьор с радостью видел знакомые мшистые валуны, прозрачные озера, по кромке буйно поросшие ивняком. И вот потянулся берег моря и хельдские поселения.

До Хейфьолле они добрались как раз на солнцеворот. Рано утром кибитка заскрипела колесами возле усадьбы, где Тьор был в работниках. Хозяйка с работницами и дочерьми потрошила во дворе сельдь, шел густой дым из коптильни, над двором стоял запах земляничных пирогов и пива - назавтра здесь готовился пир.