Виктория Дьякова - Наследники Борджиа

— Наивное неведение. Я тоже так думала прежде, — вздохнула Джованна. — Но теперь знаю, что нет большей муки, чем жить вечно и провожать в безвозвратную дорогу всех, кто был дорог. Покой — это избавление, а заблудшие души не ведают покоя.

— А можно спросить, ваше сиятельство, вот тамплиеры эти самые… Они разве не умерли? — робко поинтересовался Леха, и Витя снова толкнул его локтем под бок.

— Я же объяснял тебе уже, — прошипел он Лехе.

— Тамплиеры никогда не умрут, — ответила ему герцогиня, — даже в твоем времени, свен, они еще будут вполне живы и здоровы. — И, видя округлившиеся глаза бывшего сержанта, пояснила: — «Слезы пифона», волшебный напиток, который они добыли во время своих войн в Сирии и Палестине, позволяет им обманывать время и вовсе не замечать его. Но действие чудесного эликсира основано не на бессмертии тела, как действие многих магических смесей до него, о которых люди сложили немало сказок. «Слезы пифона» — не сказка, не миф о том, чего нет. «Слезы пифона» — это истинное воплощение бессмертия, данного человеку и всякой твари живой природой. Потому что бессмертие напитка, сотворенного из слезинок древней змеи, — это бессмертие духа, способного бесчисленное количество раз под воздействием собственной сильной воли уплотниться в прежнюю оболочку, а растворив ее — снова умчаться на просторы Вселенной. Такая привилегия дается только мужественным, сильным, гордым. Тем, кто не прожигает жизнь в удовольствиях и пустой болтовне, а способен словом, жаром сердца своего, и, если потребуется, мечом, не щадя себя, раздвигать духовные горизонты человечества, родня его с небесами. Потому что только на таких действует эликсир пифона, а слабакам и занудам нет от него проку.

Конечно, в том смысле, что ты имеешь в виду, свен, рыцари Храма давно уже умерли. Но тамплиеры — это не только конкретные люди со своей особой судьбой. Тамплиеры — это вечный дух. Их бессмертие, дарованное каменьями Балкиды, состоит в том, что своей борьбой за Христову веру они проложили пути, которыми вечно с тех самых пор будет ходить человечество. От времен Великого Магистра де Сент-Амана и до твоих дней, свен.

Под стенами Акры, последнего оплота тамплиеров на Святой Земле, где пролили свою кровь лучшие воины ордена, пожертвовав собой во имя Христа, через шестьсот лет после них будет стоять со своей молодой революционной армией генерал Наполеон Бонапарт. И именно под Акрой, именуемой в его времена крепостью Сен-Жан д'Акр, он обретет первую свою славу, которая, в отличие от предыдущих его побед, навсегда отличит его от прочих генералов Революции, Клебера и Гоша, потому что будет принадлежать вечности. И именно Акра породит в молодом корсиканце первую мысль о нераздельном владычестве франков над Европой. А разве не к тому же стремились тамплиеры? От Акры начнется величие Бонапарта. Но и падение его тоже будет иметь те же истоки. Потому что орден Храма очень ревнив. Он может возвысить, но и отступничества от своих целей никогда не простит.

А через семьсот лет после тамплиеров восходящая звезда Германии генерал-фельдмаршал Роммель, тайно лелеющий честолюбивые мечты о фюрерстве, приведет к древним стенам Акры свою бронированную «конницу». И что же? Акра станет началом его возвышения и его падения тоже.

Как говорят, неведомы человеку пути Господа, как и неведомы ему пути сатаны. Пройдет немало времени, шестьсот лет с того трагического для Франции дня, когда последний Великий Магистр ордена Храма взойдет на костер и бросит в мучениях своих слова проклятия в лицо французскому монарху, а уже некто Робеспьер и некто Дантон, а с ними Марат и многие, многие французы подхватят заброшенные на свалку истории мысли Великих Магистров и восславят горделивую свободу человека и его непокорность Всевышнему. И свергнут они столь ненавистных тамплиерам королей. Никто не увидит уже орденских хоругвей впереди громящих дворцы народных толп. У нового времени будут уже новые знамена. Но тамплиеры — это не знамена, это вечный несмиренный дух, соединивший на века безбожного человека Запада с бесчеловечным богом Востока. И они столетиями будут раскачивать дух французского народа, уводя его от слепой веры по скользкому пути Просвещения.

Пройдут еще годы, и вот некто, наверняка, небезызвестный тебе, свен, Саддам построит на месте бывшего тамплиерского госпиталя, где когда-то потчевали бульоном султана Саладина, свой дворец и тоже будет мечтать о горделивой, неограниченной власти над миром.

И снова человечество направит стопы свои на Восток. И снова будут клубить пески в пустыне новые бури, похожие, увы, только на бури в стакане по сравнению с древними битвами и древней глубиной силы и страдания человеческого сердца. Разве не так все происходит в твоем времени, свен?

Задумавшись о ее словах, ответить ни Леха, ни Витя не успели. Дверь в ризницу отворилась, и на пороге появился князь Никита Ухтомский. Подойдя к Джованне, он сказал:

— Ты можешь забрать Ларец, посланница Командоров, и никто не воспрепятствует тебе в этом. Мучить люд свой ради богатств ордена твоего мы с отцом Геласием не станем. Но дорогу на Белое озеро ты для себя со дня этого позабудь. Не примет тебя более земля эта. Проклятие наше увези с собой в Италии свои и память об обугленных костях тех, кого спалили ядовитой жидкостью твои неверные помощники.

Если же важно для тебя прощение наше, и если совесть когда разбудит тебя среди ночи, то знай: одно только умалит в глазах люда белозерского и князей его вину твою — если поможешь ты нам вернуть в церковь православную святую реликвию нашу, похищенную князьями Храма Соломонова в Константинополе — большой хрустальный крест с частицами Истинного Креста Господня, вложенными в него. Ответь мне, герцогиня де Борджиа, поможешь ты нам или нет?

Он посмотрел прямо в лицо Джованны, и поблескивающие от золотистого бальзама скулы ее нервно дрогнули.

— За мудрость отца Геласия была уверена я, и потому рада слышать его ответ, — произнесла она чуть приглушенным голосом. — Однако признаюсь, что о кресте хрустальном ничего не известно мне. Но грех мой перед землей белозерской и князем ее я не отрицаю. Не сильно отяготит он и без того тяжелую ношу больших и малых грехов, лежащих бременем на погибшей душе моей. Но коли сам ты, Никита Романович, просишь меня, попробую я узнать, где находится хрустальный крест. Обещать не могу, слишком незначительно мое влияние на князей ордена, но что зависит от меня — то сделаю, чтобы вернулся крест византийский в Москву. Не ради церкви твоей, Никита, она для меня — всего лишь мачеха, да и то на время. А ради тебя, мой принц, чтобы никогда не говорил ты так — «забудь дорогу ко мне, Джованна», — и поминал бы меня добрым словом. Дорогу сюда мое сердце никогда не забудет. Я оставляю его тебе, принц.