Екатерина Шашкова - Цвет моих крыльев

– Кар! Кар-ралева!

– Гил? Гил, неужели это ты? – женщина оставила в покое плащ и подхватила птицу. – Извини, не узнала. Как же ты изменился! Когда я тебя в последний раз видела, ты был собакой. Слушай, как же он дошёл до жизни такой? – Вопрос был адресован мне и требовал ответа. Ещё бы я понимала, о чём речь… и что, вообще, здесь происходит.

– Т-так в-вышло, – кое-как выговорила я, отчаянно пытаясь сдержать дрожь. Меня уже не просто трясло, а прямо-таки колотило, и всё происходящее воспринималось словно через какую-то ледяную призму. Лицо инквизиторши то расплывалось, то приломлялось под причудливыми углами, стены Пещеры складывались гармошкой, как ширма, а в ушах не прекращался хрустальный звон. И такое состояние мне совсем не нравилось!

Сколько ещё эти два идиота могут искать дрова? И неужели нельзя обойтись без них? В конце концов, горел же здесь раньше этот непонятный Костёр. Ну да, как раз вон на той каменной плите и горел.

Плита, словно услышав эту мысль, немедленно подползла поближе и потёрлась о мои ноги. Она была мокрой и холодной, как и всё вокруг.

– Кар!

Нет, я ошиблась. Это не плита, а Глюк. Подлизывается… А ползучая плита – это бред какой-то. Надо же такое придумать! Где она, кстати? А, вижу, вон летит! Низенько так. Наверное, к дождю. Как бы на голову не упала…

– Кар!

– Марго, что с тобой? – А голос такой заботливый-заботливый. С чего бы это? Видимо, жалеет, что если меня этой плитой зашибёт, то сама она меня убить не сможет… Зря страдает, я живучая, меня такими глупостями не свалить. Согреться бы только немного…

Я поймала пробегающую мимо плиту за хвост и повела над ней рукой, отыскивая магическую жилу. Ведь должна же она здесь быть, что-то же тот Костёр питало. Ага, нашла! Тоненькая какая, как фитилёк. Вот я сейчас этот фитилёк подожгу, и сразу станет тепло. Всем-всем тепло станет.

Пылающая искра сорвалась с дрожащих пальцев так легко, будто только этого и ждала. Магическая жила запульсировала, делясь с разгорающимся огнём своей силой. Холод сразу же отступил, по телу разлилась непривычная лёгкость.

– Марго, ты что творишь? Прекрати, дура! Прекрати, сгоришь же!

И чего она так кричит? Разве не чувствует, как стало хорошо, тепло. Даже жарко. Куртку бы снять…

Я потянулась к верхней застёжке, но внезапно обнаружила, что руку что-то удерживает. Какой-то странный золотистый шнурок крепко обвивал запястье, поднимался по предплечью и окончательно скрывался в недрах рукава. Откуда он взялся? Да ещё крепкий такой?! Я ухватила шнурок свободной рукой и попыталась сообразить, к чему он ведёт. И с удивлением обнаружила, что это и не шнурок вовсе, а тот самый фитиль! На одном конце его – огонь, на другом – я. Упс! Так это, значит, не магическая жила, а мой собственный энергетический канал. И я сама себя только что подожгла! Нет, так мы не договаривались. А ну погасни, зараза!

Но разгоревшийся огонь гаснуть не собирался. Он весело полыхал, используя для своей подпитки самое доступное топливо – меня.

– Отсеки его! Слышишь? – кажется, меня начали трясти за плечи. Но никакой пользы окромя вреда от этого не получилось. Только ледяные зеркала, в которых отражалась реальность, окончательно потрескались и разлетелись мелкими осколками. А потом один из них вонзился мне под рёбра, разом выбив из лёгких весь воздух. Больно…

– Дыши сейчас же! Дыши, дура!

Нет, я конечно особым умом не блещу, но зачем обзываться-то? Дышать ей, видите ли. Сама бы попробовала вдохнуть, когда на тебе лежит каменная плита. Да-да, та самая. А на ней – костёр. Горит. И плита от этого костра всё раскаляется. И вот она уже такая горячая, что не выдерживает температуры и начинает плавиться. Края оплывают, обнимая меня, и душат. Жарко. Интересно, а эльфы, печёные в собственном соку – это вкусно? Хотя, откуда во мне соки?

– Карэсто ано! Дыши, бесы тебя дери!

Плита исчезает и на меня сыплются тончайшие лезвия, каждое из которых пробивает насквозь. Я уже не чувствую боли, просто знаю, что она есть. Одно из лезвий перерезает горящий фитиль у самого основания, но слишком поздно. Огонь уже перекинулся на меня, и теперь пьёт силы напрямую. Да и сколько их там осталось, этих сил… Я горю вся, целиком. Я сама – ревущее пламя. Я огненными лепестками взмываю ввысь, рассыпаюсь искрами по чёрному небосводу, колеблюсь на ветру, и горю, горю, горю. У огня нет глаз, и я ничего не вижу, да это и не обязательно. Вокруг ничего нет, только раскалённый воздух и тьма. А огонь не светит, он только горит. Горит всё слабее, значит терпеть осталось совсем недолго. Интересно, я после смерти Флая увижу? Или у нас, как у представителей разных миров и религий, загробная жизнь тоже будет разная?

– Открой рот! Так, хорошо. Терпи, детка, недолго осталось. Сейчас всё кончится. Терпи, маленькая. Вот так, вот и умница…

Нет, ну она бы уже определилась, дура я или умница. А то двусмысленно как-то получается.

В рот мне тем временем тоже сыплются лезвия. Они режут язык, гортань… Есть ли у пламени гортань?

– Глотай. Ну пожалуйста, проглоти хоть немножко!

Ладно, если вы так просите… Всё равно умирать, так что мне не сложно. Знать бы ещё, как это сделать. Ведь мышц у пламени тоже нет. Ну и не надо, без них обойдусь…

…Ох, а я ведь думала, что больнее уже не будет! Однако меня так тряхнуло, что из глаз брызнули слёзы.

Стоп, так у меня всё-таки есть глаза? Это радует. Точнее, радовало бы, не будь я так занята попытками пережить эту дикую боль и не заорать.

– Терпи, маленькая, терпи… Продержись ещё немножко. Ну пожалуйста, солнышко моё.

О, теперь ещё и солнышко! Я уже начала сомневаться, кто из нас бредит, я или эта непонятная женщина.

– Маленькая моя…

А это ещё что? Она что, ревёт что ли? Из-за меня? И бормочет опять на каком-то своём языке. Пойди пойми, к чему это всё.

– Девочка моя, не умирай!

– Да не орите вы, и без того голова трещит, – И как я умудрилась выговорить такую длинную фразу? Как я вообще смогла выдавить из себя хоть что-то членораздельное? Наверное, это то самое временное просветление, после которого дороги назад уже нет. Или продолжение бреда. Разве можно говорить со сгоревшими лёгкими?

Нет, наверное, не бред. Иначе с чего бы она тогда опять начала трясти меня за плечи. Уй, как же больно-то…

– Ты пришла в себя!

– И не уходила.

Кажется, я заявила это слишком самоуверенно.

И тут же ушла. Из себя. Ненадолго.

Первое, что я почувствовала, очнувшись – уютное, почти домашнее тепло. На какое-то мгновение мне даже показалось, что всё, начиная с того момента, как я заснула в обнимку с сумкой, было дурным бредом насквозь промёрзшего организма. Бред, причём, получился весьма болезненный: голова до сих пор трещала, а уши – горели.